Они возникали как призраки, сходили, стеная и спотыкаясь, по лестнице все те, кто носил на теле метку Клерка. Первой брела пожилая женщина в ночной сорочке, из глаз ее катились слезы, рука судорожно вцепилась в бок, где снова начала грызть ее раковая опухоль.
Она проснулась от боли с единственной несвязной мыслью — исцелиться, добраться до своего утешителя. В нескольких шагах позади тащился молодой полуодетый человек. Он непрестанно кашлял и сплевывал кровь на ступени, тщетно нащупывая платок, забытый в комнате.
Следом за ним спускался, все сильнее прихрамывая, мальчуган. На глазах у всех одна нога у него усыхала и становилась короче другой. Сделав три шага, он уже не смог идти и прыгал вниз, цепляясь за перила. Появлялись все новые, одни — с невидимыми недугами, другие — с открытыми ранами, всех гнало единственное стремлением — добраться до Саймона, найти отца, получить исцеление и покой. Только одной обитательницы дома не было здесь — разбитой параличом женщины. Проснувшись, она обнаружила, что плоть снова стала для нее тюрьмой. Она успела наполовину сползти с постели, но тут паралич сковал все ее члены и она застыла, мучаясь от боли, совсем одна в своей комнате. Калеки заполнили коридор, передние спешили за угол, туда, к стене, где маленькая дверца вела в нору, главное здешнее капище.
Впереди, быстрее всех, шел гомункул. Жалкая свита торопилась за ним, и первым поспешал Планкин. Охота за торговцем чудесами началась; они рвались снова удостоиться запечатления, но в том, как они шли, чудилось что-то грозное.
Бетти помедлила у поворота, пока толпа не втянулась в коридор. Она держала за руку Джонатана, а у него под мышкой все еще торчала свернутая в рулон картина. Рядом стоял Ричард. Когда наконец она тоже двинулась вперед, лицо у нее было спокойное и серьезное. Войдя в узкий коридор, они увидели, что стены здесь покрыты каплями и тонкими струйками воды. Ричард поднял голову. Кажется, дождь начинал просачиваться через крышу.
Он чувствовал влажную морось на голове, на лице, на ресницах. Но странным образом воздух оставался сухим и даже каким-то алчущим; стены впитывали влагу, на глазах покрываясь противной слизью.
Правда, в зале стены оказались пока сухими. Негодующая, страждущая толпа мешала видеть гомункула впереди, закрывала мужчину и женщину в центре зала. Когда калеки ворвались внутрь, женщина даже не шелохнулась, а Клерк только повел глазами. Планкин так спешил, что обогнал даже магическое создание, замешкавшееся на пороге. Остальные тоже обогнули его и первыми добрались до невидимой ограды. Вряд ли она удержала бы какого-нибудь уличного горлопана, да она и не предназначалась для такой защиты — что же говорить о небесной радости, для которой она была прозрачнее воздуха. Но ожесточение могло давить на нее сколько угодно. Этим и занялась толпа, рассыпавшись вдоль внешнего круга, крадясь, смыкая кольцо вокруг трона, ощупывая руками незримые стены, воя и стеная, кто-то даже скулил совершенно по-собачьи. Клерк не обращал на них ни малейшего внимания; его настороженный взгляд неотрывно следил за тем, другим существом, которое только теперь начало медленно приближаться к центру зала.
Оно шагало уверенно, словно обрело внутри себя нечто определенное. Когда тело подчинялось Лестер, в его движениях была заметна некоторая порывистость. Но теперь от нее и следа не осталось. Тело двигалось машинально, словно не могло и не желало останавливаться.
Когда оно почти достигло ограды, Бетти отпустила Джонатана и побежала за ним. Быстрым и сильным движением она схватила гомункула за руку и воскликнула:
— Эвелин, остановись же!
Клерк встал. Как только восковая фигурка освободилась от его сосредоточенного внимания, она повалилась набок и повлекла за собой давно утратившую равновесие леди Уоллингфорд. Клерк в это время шагнул к ограде, так что она упала поперек кресла. Кукла, которую она никак не могла отпустить, оказалась под ней, на сиденье. Повернув голову, леди Уоллингфорд смотрела на гомункула, о котором ничего не знала, и видела свою дочь, свою соперницу и ненавистного врага. Она держала за руку странное создание. Эта Бетти была совершенно свободна от нее. Она смотрела словно глазами Джонатана и видела добрую, прекрасную, истинную Бетти. Вот уж кто не имел ничего общего с куклой, которую она продолжала беспомощно сжимать окровавленными пальцами. Именно в кукле сосредоточилось для матери все, что она считала дочерью, но по мере того как кровь все глубже окрашивала воск, в магической фигурке оставалось все меньше и меньше от Бетти, зато все больше и больше от самой леди Уоллингфорд. Она сама сделала первый шаг и теперь медленно занимала в ритуале симпатическей магии место Бетти. Она лежала, неподвижная, жесткая, навалившись на край кресла, а из двух маленьких ранок продолжала капать кровь, исчезая в недрах ненасытной фигурки.
