Лестер благоговела при мысли о том, сколько на самом деле зависело от этой бледной девушки — какая власть вечного приговора сосредоточилась в этом сердце. Суд, приговор, палач скрывались за этими закрытыми глазами. Ну уж нет! Горячность, которую она не раз испытывала в жизни, вновь захлестнула Лестер с головой. Ей хотелось разбудить, растолкать Бетти, заставить ее говорить, помогать. Только теперь она знала, что горячится напрасно. Это в прошлом она могла пререкаться с Ричардом — но там все было по-другому. Там в основе лежало доступное ей представление о любви, правильное или не правильное, но все равно другое. Они никогда не позволяли себе ссориться на людях. Лестер не позволяла. А сейчас она была именно на людях, на виду у всего этого духовного Города, хотя изо всех его обитателей перед ней находилась только Бетти. Поэтому она просто ждала, она и должна была ждать. Что бы там ни поднималось в ней, она ждала. Дом, земной, теплый, освещаемый огромным светилом, все еще оставался для нее частью Города, во всяком случае, до тех пор, пока в нем оставалась Бетти. Все зависело от Бетти, но и сама Бетти зависела от чего-то. Лестер еще не знала, от чего.
Дверь комнаты снова открылась. Вошла леди Уоллингфорд. Она подошла к постели, наклонилась над Бетти, пощупала виски и запястья, поправила одеяла, потом подошла к окну и задернула занавеску, чтобы солнечный свет не падал на лицо дочери. Она стала обходить вокруг кровати, и Лестер подалась было назад, но тут же одернула себя. Ни к чему. Она стала другой, хоть и не знала, какой именно. Но теперь совмещение тел в пространстве вовсе не означало соприкосновения. У нее возникло слабое ощущение, такое же, как когда она проходила сквозь дверь, будто паутина задела ее; глаза моргнули и прояснились. Леди Уоллингфорд прошла сквозь Лестер, только и всего. Окинув комнату взглядом профессиональной сиделки, леди Уоллингфорд вышла.
Тело и видимость тела снова остались наедине. На улице заработал мотор и отъехал автомобиль. Леди Уоллингфорд отправилась в Холборн. Туда же направлялся сейчас Ричард, а Джонатан ждал в своей комнате, в тщетной надежде услышать хоть слово от Бетти. А за ними три континента глухо переговаривались о трех великих вождях, и два растительных подобия Клерка раскачивали по его единственной воле огромные толпы, а сам он готовил себя к действу, которое на его языке называлось "отсылкой", другими словами — к убийству.
Когда шум автомобиля смолк вдали, Бетти села. Глаза ее, яркие в тени, посмотрели на Лестер с нежностью и затаенным весельем. Она откинула одеяла, села на край постели и сказала:
— Привет, Лестер! Что ты тут делаешь? — голос прозвучал удивительно дружелюбно, Лестер не могла этому поверить. — Все равно, так приятно тебя видеть.
Как ты? — продолжала Бетти.
Лестер ждала чего угодно, только не этого. Она ведь не видела другой Бетти, проходящей, пританцовывая, по улицам Города, не догадывалась о свежей радости, естественной для этого места. Она слышала только высокий крик с вершины холма, и теперь узнала голос — именно так он и должен звучать в дружеской беседе. Она тут же поняла, что Бетти умеет здесь больше, чем она.
Неудивительно, что ее послали сюда за помощью. Она во все глаза смотрела на девушку, единственную, не считая Эвелин, чей голос так легко достигал ее слуха здесь, и наконец проговорила, надеясь, что собеседница тоже услышит ее:
— Не так, чтобы очень хорошо.
Бетти тем временем встала. Она собиралась подойти к окну, но слова Лестер остановили ее.
— Что случилось? — спросила она. — Я могу тебе чем-нибудь помочь?
Лестер поглядела на нее. Без всякого сомнения, перед ней Бетти, но Бетти веселая, Бетти радостная, почти счастливая. В голосе не слышно ни малейшего страдания, одно только искреннее желание помочь. Вот только попросить о помощи оказалось не так-то легко.
Ощущение рокового судилища не уходило, чудесное превращение Бетти не отменяло приговора. Малейшее движение руки, легчайший поворот глаз могут опять вернуть каменную безысходность. Просить, умолять о милости… Лестер это совершенно несвойственно. Но ведь ей нужна помощь, нужна так, что мешкать просто нельзя. И она сказала:
