— Не надо, моя милая, — сказала она. — Не стоит этого делать… — и, словно по наитию, закончила:
— Здесь.
Эвелин осеклась и отступила на шаг. Лестер поглядела на дом. Он показался ей странным и грозным. Бетти нашла в нем убежище, как раньше находила на садовой скамейке в кустах. Над крышей, совсем близко к трубе висела одинокая звезда. Все остальные дома были призрачными, зыбкими, только этот стоял твердый и настоящий. Он высился перед ней, и вход казался таким же мрачным, как те темные устья нор, которых она боялась. Пока она смотрела, из дома донесся слабый звук.
Там плакал кто-то. Приглушенные, жалобные всхлипывания только одни нарушали вновь повисшую над Городом тишину. Так же звучали недавно в безмолвном парке причитания Эвелин, но сейчас Эвелин не плакала. Плакала Бетти — в кустах… или в доме, без сил, без надежды. От пронзившей ее острой тоски Лестер беспокойно шевельнулась; очень хотелось пойти и сказать ей, чтобы перестала. Тогда, на берегу, она не пошла, и теперь тоже, поколебавшись мгновение, повернула прочь. Бетти должна сама за себя постоять.
"Должна ли?" — спросил ее собственный голос, и она воскликнула, не сдержав своей прежней, прижизненной вспыльчивости:
— Проклятье!
Слово бросилось от нее прочь сразу во все стороны, словно вырвалась на свободу и кинулась врассыпную дюжина маленьких зверушек. Они помчались по улицам, выбивая слово дробным топотом маленьких лапок, а самое большое метнулось к дому и исчезло под дверью. Лестер со страхом проводила слова глазами: какой новый вред она высвободила? Но поправить уже ничего нельзя.
Теперь она тоже должна пойти туда. А Ричард? Она думала, что потеряла Ричарда в этом ужасном Городе, но вдруг ей стало казаться, что именно здесь она и сможет его встретить. Она уже видела его дважды, и второй раз можно было принять за неявное возобновление любви. А что подарит ей третий раз? Голос? Слово? Ведь призраки могут говорить: тот, который являлся ей дважды, тоже мог бы заговорить. А вдруг войти в дом — значит освободить его? Тихий, какой-то потрясающе безнадежный плач все продолжался. Лестер в нерешительности все еще стояла перед домом.
У нее за спиной Эвелин раздраженно позвала:
— Лестер! Пойдем же отсюда!
При этих словах Лестер впервые в жизни увидела искушение таким, каким оно становится, когда снимает маску — отвратительным, нелепым, подлым. Она ничего не сказала. Она пошла вперед и поднялась по ступенькам.
Она вошла в дом леди Уоллингфорд.
Ходбори
Этой ночью Ричард Фанивэл тоже не спал. Пока он добирался до своей квартиры — не сразу удалось ему привыкнуть говорить "моя квартира" вместо "наша" — ночь становилась все глубже; чем дальше, тем тревожнее он себя чувствовал, его даже немного знобило. Можно было придумать дюжину объяснений недавнего видения, но почему-то ни одно из них его не устраивало. Вполне подошло бы что-нибудь метафизическое, но метафизика никогда не входила в круг его интересов. Он вспомнил несколько историй о привидениях, даже попытался произнести это слово, но у него не получилось, очень уж оно было несерьезным. Привидение — это призрак, тень, а он видел перед собой настоящую Лестер.
В квартире было пусто и холодно. А как еще может быть в меблированных комнатах, из которых ушла любимая, ушла навеки? День, проведенный с Джонатаном, вызвал в нем прилив мужской дружбы. Эта теплая волна поднималась в нем и раньше, но раньше ей противостоял утес с негасимым маяком на вершине. Огонь маяка угас, казалось, навсегда, а тут вдруг затеплился снова.
Теперь его не оставлял глухой шум, подобный дыханию океана, а глаза снова видели древний яростный огонь.
Встретив Лестер, женившись на ней, он вовсе не перестал ощущать себя Левиафаном, свободно резвящимся в море споров и смеха, в этих естественных для мужчин водах, но отныне на горизонте он всегда видел, или хотя бы чувствовал неясную фигуру, вроде архангела, далекого и близкого одновременно, страшноватого, но в то же время и надежного охранителя, женщину, жену, данную ему свыше и вместе с тем ему не принадлежащую. До сих пор, несмотря на все свое добросердечие, он пренебрегал ею, он поглядывал на нее из своих привычных вод, но никогда не входил в загадочную башенку на вершине маяка. Он любовался ею, случалось, пользовался, но до сегодняшней встречи не думал о ней, как о живом существе.
