Признаться, исторический момент общество приняло с обидным для властей небрежением. Вместо выражений восторга и всяческих похвал мудрому правлению слышались крики «позор», «обман» и — даже страшно представить: «конституция» и «парламент»! Ну, что будешь делать, все мало российскому обывателю: дали ему палец, так норовит всю руку оттяпать. Полиции приказано было бдеть, но без рукоприкладства.
Старший городовой Иван Трифонов как раз заступил на дневной пост, обходя вверенную привокзальную площадь с твердым намерением не допустить беспорядков, каковых пока не наблюдалось вовсе. Кипение политической жизни в заневском уголке Петербурга было наитишайшим. Одни господа отправлялись на дачи, другие — приезжали дневными поездами. Забытые коробки и помятые свертки — вот главные заботы местной публики.
Трифонов сделал неторопливый кружок, прогнал с глаз долой попрошайку, помог пожилой даме погрузить баул на извозчика, указал, как пройти на Новгородскую, и даже погрозил фабричному, сумевшему в такую жару набраться по самое горлышко.
— Здравия желаем, Иван Тимофеевич, — раздался голос откуда-то сверху, словно с небес.
Трифонов поднял ладонь козырьком и разглядел на козлах силуэт знакомого извозчика в нимбе солнечного света:
— Здорово, Растягаев, тебе чего?
— Прощения, значит, просим, не видали сегодня Никишку Пряникова?
Городовой значительно, где-то даже грозно, крякнул и спросил строго:
— Тебе зачем?
— Так он, подлец, целковый у меня занял, уж неделю не отдает. Так не видали?
— В участке он, так-то вот — сообщил Трифонов со значением.
Извозчик Растягаев аж ахнул:
— Да за что же? Никишка и мухи не обидит!
— За то, что клад нашел, — и городовой весомо усмехнулся.
Возница тут же насторожился:
— Какой клад?
— А такой, что ему господин пассажир в сундуке оставил.
— Вашьбродь, а сундук случаем не весь резной, мореного дуба, и уголки медью обшиты? — тревожно спросил Растягаев.
— Положим, что так. Ну, а ты, Герасим, откуда знаешь, а?
— А что, велик клад?
— Да уж так велик, что не унести, — пошутил Трифонов.
— О, какая досада! — вскричал извозчик, нецензурно, ошпарил лошадь кнутом и рванул прочь со всех колес. Городового окатило пылью и прочихался он до самых печенок.
Августа 6 дня, года 1905, ближе к половине второго, даже жарче
На углу Офицерской улицы и Львиного переулка
До печенок ведь проберет ротмистр, требуя дежурную пролетку. Станет бегать в поисках штатного кучера, примется лично выводить лошадь из конюшен, донимая конюхов указаниями, и вот не пройдет четверти часа, как взмыленный Джуранский, исчерпав командный запал, доставит коляску. Можно было заняться бумагами в кабинете, но Родион Георгиевич выскочил из управления. Впереди, подгоняемый тычками, плелся Пряников, лопоча неизъяснимую белиберду.
Улица обдала пеклом, тело молило о снисхождении и капле прохлады, но хозяин его упрямо балансировал каблуками на краю приступка, нетерпеливо поглядывая на угол, откуда ожидалось чудесное явление транспорта.
Позади кто-то вежливо кашлянул. Ванзаров обернулся.
Ему поклонился невысокий господин в пристойно недорогом костюме, с начинающейся залысиной, несколько островатым носом, глубоко посаженными глазами и того неопределимого возраста, какой у мужчины начинается лет в тридцать, а заканчивается с внуками. Господин казался смутно знаком. Видимо, обладал счастливой внешностью, на какую сколь ни смотри — все равно не запомнишь.
Рядом держалась строгая барышня в круглых очечках. Скромная прическа, изящная шляпка. Красавицей не назвать, но далеко не дурнушка. Несколько тяжеловатый овал лица, но глаза живые, умные. Видать, девица бойкая и начитанная. Хотя фигурка могла бы быть и получше.
Незнакомец отступил на полшага и неуверенным тоном спросил:
— Прошу прощения, Родион Георгиевич?
Ну, конечно! Раз или два они мельком виделись в Министерстве внутренних дел. Кажется, служит в Департаменте полиции чиновником канцелярии. А вот фамилию припомнить решительно невозможно.
— Берс, Николай Карлович, коллежский асессор! — подсказал прохожий и сразу представил спутницу родной племянницей.
Вежливость требовала спросить: чем коллежский советник, страдающий от пота, может быть полезен.
