— Это были другие русские, — отошел от окна оберфюрер. — Я приехал, чтобы ускорить проведение операции «Севильский цирюльник», поэтому и спрашивал о контактах с начальником СС и полиции безопасности Белостока. Вы готовы? Берлин давно начал свою работу через нейтральные страны.
— Да, — подобрался Бютцов. Разговор пошел о серьезных вещах и стоило быть внимательным, очень внимательным. Бергер не любил повторять дважды, а его мысли, пусть даже высказанные не до конца, нужно ловить на лету. Он большой мастер длинной политической интриги, у которого есть чему поучиться.
— Начальник местного гестапо в детали не посвящен, но готов выполнять наши указания и подготовил все необходимое. Абвер выполняет свою функцию, отведенную ему в операции. Люди подобраны, роли распределены.
— Вот и начнем, — как бы подводя итог, сказал Бергер. — Не спеша, но поторапливаясь.
— Я готов проводить вас в ваши комнаты, — предложил Конрад.
— Распорядитесь, чтобы переводчик не торчал в приемной, — бросил Бергер, вновь отходя к окну. Бютцов вышел.
Оберфюрер посмотрел на заснеженный большой парк, на темные фигурки саперов, возившихся на берегу скованного льдом озера, на удлинившиеся тени деревьев: солнце клонилось к закату — зимой рано темнеет. Небольшая стая ворон кружилась над вершинами деревьев, видимо, выбирая место для ночлега; вокруг садившегося солнца клубилась красноватая туманная дымка, обещая на завтра мороз с ветром; в стороне, похожие на темно-серые призрачные горы, плыли по небу снеговые облака.
Тихо, даже раздражающие слух крики ворон не долетают сюда, в жарко натопленный кабинет старого замка, не могут проникнуть через двойные стекла высоких, почти до пола, окон.
— В Польше тоже был парк, — тихо сказал оберфюрер и задумчиво побарабанил пальцами по чисто протертому стеклу…
* * *
Ночь выдалась морозной, ясной; на небе блестели мелкие холодные звезды, словно застывшие в невообразимой вышине колючими снежинками, снег под сапогами тонко взвизгивал, и Сушков, чувствуя, как зябко пробирается под пальто мороз, невольно прибавлял и прибавлял шаг, пытаясь согреться. От холода сильно ныла давно покалеченная нога, и он прихрамывал еще больше — от боли и от торопливости, — но ничего не мог с собой поделать. Пойдешь медленнее — меньше хромаешь, зато крепко мерзнешь, пойдешь быстрее — начинаешь согреваться, но сильнее хромаешь.
Городок с наступлением темноты притих, словно стал меньше ростом, вжавшись своими домами глубже в сугробы, как будто желая зарыться в них, сделаться совсем незаметным, потерянным и забытым всеми на страшной и проклятой войне. Да разве забудут про тебя в лихое времечко, дадут жить и дышать спокойно, пусть даже с голодным брюхом?
Прохромав мимо громады костела, Сушков отметил, что в домике ксендза тусклым красноватым светом светилось окошко, закрытое изнутри занавесками; не спит пан ксендз, занят какими-то делами. Впрочем, в других домах тоже не спали: рано еще, всего девять вечера, а темнота на улицах, как в преисподней. И луны почти не видно, только холодные звезды да белые саваны сугробов на улицах.
Свернув за угол узорной ограды костела, переводчик пошел прямо по проезжей части улицы — немцы в такое время обычно не ездят, а местным положено сидеть по домам: комендантский час. Опять же там, где тротуарчики, наросло много льда — недавно случилась оттепель, — а куда хромому на лед? Лучше уж так, прямо по дороге.
Из переулка вышел патруль комендатуры. Старший патруля взмахом руки подозвал Сушкова к себе. Осветив его лицо фонарем и узнав переводчика, попросил у него закурить.
«Экономит свой, сволочь, — подумал Дмитрий Степанович, стягивая с руки перчатку и доставая пачку сигарет. — И тут норовят на чужом проехаться».
Подошли стоявшие сзади солдаты, тоже протянули озябшие руки к раскрытой пачке. Сушков, с любезной улыбкой на лице, позволил им вытянуть по паре сигарет. Вместо благодарности старший патруля похлопал его по плечу, и немцы, съежившись от холода, побрели дальше.
Чертыхнувшись про себя — надо же, шесть сигарет утягали, а это те же деньги в оккупации, — переводчик захромал к старым торговым рядам на базарной площади. Если бы в патруле были полицаи, они не позволили себе такого, а для немцев он, если поблизости нет его шефа, является существом низшего порядка.
