Ему еще нет и тридцати, а сколько пережито? Скажи Терентию, что уже 1711 год, он бы очень удивился. Неужели так давно он покинул родину? И там, наверное, сейчас весна. Какая она, родина? Терентий не помнил. Он редко вспоминал о своей Архангельщине. Да и стоило ли?! Родители померли разом, когда ему не было и девяти лет. Два года бедовал он у соседей, а затем хозяин послал его на прииск. Не по годам рослого мальчишку ставили на тяжелую работу. Плетка подрядчика часто прохаживалась по его спине, а он только упрямо сжимал губы. Может быть, суждено ему было погибнуть на руднике, но в тринадцать лет он бежал. Долго скитался по губернии, затем добрался до Приуралья, перебивался случайным хлебом, летом ночевал в поле или в лесу, зимой перебрался к одному сердобольному корчмарю.
Однажды, отламывая полкраюхи хлеба своему приемышу, старый корчмарь проворчал:
— Пристал бы, что ли, к казакам. В беглых долго не проживешь, а на Камчатке, слышь, всем вольная будет.
Терентий посмотрел на старика, задумался и сказал:
— Дядь, а что это за Камчатка, что там казаки делать должны?
— Камчатка — это новая царева область. Она за Сибирью, а казаки известно что делают: у тамошних народов ясак собирают, это дань, значит. Берут ее для царевой казны шкурами зверей разных.
Старик пододвинул Терентию жбан кваса, вздохнул и продолжал:
— Ты бы, Тереша, подался в казаки, все таки царева служба, одежду дадут, пить-есть что будет. А земли там, сказывают, не хуже наших. Бунтуют тамошние народы, не хотят ясак платить, вот и нужны царю казаки. А бунтуют они зря! Коль царев человек, то царю платить должен. Я плачу полтинами, крестьянин хлебом, ну, а те — шкурками. Так что иди в казаки, Терентий.
За окном выла вьюга, Терентий долго не спал. Он-то знал, какова служба у царя да у барина. Опостылело только прятаться от людей.
Вскоре Терентий простился с корчмарем и ушел с казацкой партией на Камчатку.
Два народа жили тогда на Камчатке: коряки и иттельмены, или камчадалы, как называли их казаки. Селились они по долинам рек, особенно много жилищ было по реке Камчатке. Казаки же обитали в Большерецком, Нижне-Камчатском и Верхне-Камчатском острогах. По нескольку раз в год атаман отправлял казаков по стойбищам исконных обитателей собирать ясак. Не раз замечал Терентий, что для царевой казны атаман оставлял едва ли треть собранного, и роптал на атаманово лихоимство.
Чем дольше нес Терентий цареву службу, тем чаще ссорился с сотоварищами, которые присваивали себе большую долю ясака. А когда приходилось чуть ли не пятый раз кряду заходить в одно и то же жилище коряка, ему становилось совестно. Если никого из дружков не было близко, он переступал с ноги на ногу и, не глядя в лицо испуганным хозяевам, уходил прочь. Чем же были казаки лучше разбойников, которых он встречал во время скитаний по своей губернии? Скоро Терентий перессорился со всем острогом и ушел на охрану монастыря...
Терентий долго курил, сидя на теплой и влажной земле сопки. Подобно легким облакам, бегущим по небу и не закрывающим солнца, в памяти проходили картины труднозабываемого прошлого. Захотелось лечь и смотреть на далекое небо. Терентий поднял голову, но, застонав, схватился за шею: широкий синеватый шрам шел чуть выше воротника сорочки. Терентий поморщился:
— Проклятые колодки...
Колодки, обыкновенные деревянные колодки, которые надевают на преступников.
Все началось с того дня, как попы приказали ему быть при крещении тойона — старейшины камчадальского рода. Терентий давно заметил, что попы, как и атаманы, охочи до наживы и в свой черед тоже собирают с населения ясак.
Терентий с двумя казаками и батюшкой прибыл в стойбище на реку Еловку, что течет за сопкой Шивелуч. Как будто все было готово к обряду, а батюшка не начинал и суетился, что-то толкуя толмачу. Рядом с толмачом стоял спокойный невысокий тойон Тигель. День был летний, пасмурный, надо было скорей проводить обряд, а то мог ударить дождь. Терентий услышал, что поп говорит о каких-то шкурках, о плате за крещение, и кровь хлынула ему в лицо. Он быстро подошел к попу и оттащил его в сторону.
