…Так летели дни за днями. Весной и летом — Верхняя Троица, осенью и зимой — Петербург. Миша вытянулся, возмужал. Попривык к шумному городу, чаще стал ходить по его шумным прямым проспектам. Петербург перестал быть для него непонятным. Он даже полюбил его.
Когда Михаил проходил мимо заводов, всегда останавливался у ворот. Нравились ему огромные заводские ворота, нравились суровые, мужественные люди, которые рано утром скрывались за ними и поздно вечером, усталые, шли по домам. Пытался поспрошать кое-кого: нельзя ли поступить на завод. Оказалось, нельзя: на одно свободное место десятки желающих.
В 1891 году Михаил увидел, как рабочие хоронили писателя Шелгунова. Позади катафалка шли путиловцы, арсенальцы, судостроители. Шли в своей обычной рабочей одежде. Высоко над головами несли строгий величественный венок из дубовых листьев. На лентах отчетливо выделялась надпись: «Н.В. Шелгунову, указателю пути к свободе и братству, от петербургских рабочих». Шли в торжественном молчании. Могучая, великая сила чувствовалась в этом шествии. За колонной следовала полиция, но никаких попыток разогнать шествие не делала. «Неужто боятся рабочих-то?» — подумал Миша и тут услышал, как шедший впереди уже немолодой рабочий сказал, обращаясь к товарищу:
— Погляди, сколько нас собралось. Сила!..
Миша тогда не знал, что присутствовал на первой открытой демонстрации петербургского пролетариата, в ряды которого и он скоро встанет.
Четыре года прослужил Михаил у Болтовских. Четыре урожая сняли за это время в Верхней Троице. Только можно ль было назвать их урожаями? Померли за это время Ванюшка с Акулькой. Народилась Прасковьюшка. Мать с отцом постарели — измотала нужда да работа непосильная. Хорошо еще, Миша помогает, а то хоть по миру иди.
Михаил постепенно стал понимать, что «мальчиком» пути в жизнь тоже не найти. Все сильнее притягивал его завод. Миша решил оставить Мордухай-Болтовских.
Генерал, выслушав Калинина, обещал ему помочь устроиться на завод.
Уйти было трудно — жалко ребят, привык, как к родным. И те жалели его. Саша даже слезу пустил. Мария Ивановна поцеловала на прощание. Дмитрий Петрович сказал несколько напутственных слов.
На том и расстались.
Распрощался быстро, да не так быстро переступил Калинин заводские ворота. Оформление на завод затянулось, а есть-пить надо было. Обратно к Мордухай-Болтовским гордость не позволяла проситься. После долгих мытарств устроился «кухонным мужиком» в доме баронессы Брудберг. Помимо кухонной работы, баронесса возложила на него обязанность накрывать на стол, откупоривать вина, прислуживать гостям.
Работа претила Мише. А гостям, смотревшим на него свысока, и невдомек было, что лакей Михаил Калинин уже к этому времени был куда более развит и начитан, чем многие из них, благородных, и что глупость их, пустоту и невежественность он великолепно подмечает.
К счастью, служба у баронессы была недолгой.
Холодным осенним утром 1893 года Михаил с замирающим от счастья сердцем в первый раз в жизни прошагал через проходную завода «Старый Арсенал».
В девяностых годах многие крестьяне пошли на фабрики и заводы. Россия переживала бурный промышленный подъем. В последнее десятилетие XIX века в промышленность пришло свыше миллиона человек. Рабочий класс рос и мужал.
Жизнь рабочих была нелегкой. Тяжелый, изнурительный труд от зари до зари. Бесконечные штрафы снижали до минимума и без того нищенскую заработную плату. За малейшее проявление недовольства трудовому человеку грозила тюрьма, ссылка, а то и каторга.
Калинин проходил ученье у старого, опытного рабочего Ивана Ивановича Кулешова. Человек он был неплохой, но учил по старинке, больше держал на побегушках, то заставляя сбегать за инструментом, то подать масленку, поддержать деталь.
Михаил учился старательно, но завод ему не нравился — тихий, проникнутый духом почтительного отношения к начальству, и рабочие все, что старцы с иконы, благообразные, «положительные».
В его представлении рабочие — это были те, кого он видел тогда на похоронах Шелгунова, — мужественные, уверенные в себе люди. Тянуло именно к таким, хотелось стать, как они, подражать им во всем.
