— Но, император, — попытался образумить его Каллист, — так спокойно, как сейчас, еще никогда не было. Клянусь жизнью дочери, что после последнего суда над преступниками в империи все тихо. Ни один заговор или план убийства не могут долго оставаться втайне — ты доказывал это уже дважды.
— Может быть, может быть, сейчас плоды еще не созрели, но рубить надо у корней, понимаешь?
Каллист поднял руки:
— Да, император. Что я должен делать?
— Пока ничего, Каллист. Мы продолжим разговор после торжества.
«Надеюсь, что нет, — подумал секретарь мрачно. — Может случиться, что ты не переживешь этого торжества, Сапожок».
В тот же день Каллист совещался с Клеменсом.
— Мне он ни на что не намекал, но охрану вечером шестнадцатого приказал удвоить.
Секретарь довольно кивнул.
— Боится! Это хороший знак. Тот, кто боится, теряет осмотрительность. Раньше он не посвящал меня в свои планы, а теперь страх заставляет его делать это. Может быть, его удастся убить во время обеда. Постарайся, чтобы наши люди были поблизости. Калигула должен умереть у всех на глазах.
Клеменс задумался.
— Тебе все кажется гораздо проще, чем есть на самом деле. Он давно уже не подпускает к себе ни одного римского преторианца. Личная охрана императора состоит только из германцев, трибун Фрисий Ланий подчиняется только его приказам. В Германии он отличился многочисленными казнями так называемых предателей из легиона Гетулика. Это принесло ему расположение императора и прозвище Ланий[16]. Ты должен учитывать, что он рядом с Калигулой всегда и везде, особенно во время торжественных обедов. Я могу в этот вечер назначить на службу трибунов Херею и Сабина, на всякий случай, если предоставится возможность подобраться к Калигуле, но ни в чем не уверен.
— Я понимаю, — с горечью сказал Каллист. — Но подумай о том, что с каждым днем наши головы все менее крепко держатся на плечах. Калигула больше ни перед чем не остановится, он дал понять, что у него на уме.
— До этого не должно дойти. Мы будем настороже. Я не хочу отправиться к предкам раньше, чем Калигула.
В большом зале стояли длинные столы. На возвышающейся трибуне блестел золотом стол императора — чудесное творение мастеров-резчиков — с отделкой из слоновой кости и шлифованного камня.
Во время таких торжественных обедов Цезония сидела рядом с императором, а места напротив предназначались для сменяющих друг друга гостей, которые удостаивались чести быть приглашенными Калигулой. За спиной императора охрана образовала плотный полукруг, чтобы и мышь не смогла проскочить незамеченной, а впереди, у основания трибуны, в три ряда выстроились германцы, и любой осмелившийся без приглашения приблизиться к императору, неминуемо должен был натолкнуться на меч или копье.
Уже несколько недель император звал к столу только тех, кого считал абсолютно безобидными, а ими были прежде всего поэты и возничие.
Сегодня напротив него сидел Клавдий Цезарь, которого доставили с загородной виллы, чтобы продемонстрировать согласие и единство в императорской семье. С тех пор как Ливилла и Агриппина отправились в ссылку, она состояла только из Калигулы, Цезонии и Клавдия.
В начале обеда император приказал явиться Каллисту. Калигула показал рукой в зал.
— Мне кажется, некоторые места остались пустыми. Возьми двух писарей и сверь списки приглашенных с присутствующими. А потом перепиши всех, кого нет. Эти имена мне особенно любопытно узнать…
«И я знаю почему», — подумал Каллист, прикидывая, как бы затянуть с выполнением поручения.
Прежде чем внесли первые блюда, Калигула уже выпил несколько кубков вина, что только усилило его тревогу.
— Император, ты хотел открыть примирительный обед короткой речью, — напомнил Каллист.
Когда дело касалось выступлений, Калигула чувствовал себя уверенно, поскольку считал себя лучшим оратором эпохи. Но сегодня он забыл подготовиться, а кроме того, вино уже ударило в голову.
Мысли его роились, как пчелы в улье, и привести их в порядок было тяжело.
Император встал, и тут же наступила тишина. Один из гостей опрокинул кубок с вином, который со звоном покатился по мраморному полу.
