— Хорошо мне и здесь живется, — откликнулся наконец Вяйнемёйнен. — Вместо хлеба ем я печень, варю на обед легкие, а салом твоим закусываю. Знай, Випунен, если не услышу я от тебя все заклятия, все сокровенные слова и вещие песни, что не должны уходить в землю со смертью чародея, то перенесу я свою кузню в самое твое сердце, и уже не освободишься ты от меня во всю свою жизнь!
Ничего иного не оставалось могучему Антеро Випунену, как отворить ларец заклятий и вынести на уста песни. Много и с большим умением пел великан о том, как распался воздух и явилась из него вода, как из воды поднялась земля, а из земли пошли растения, — день за днем о начале и происхождении всех вещей пел Випунен, и не было никого на свете, кто мог бы спеть лучше него и знал бы заклятия сильнее: слушая эти песни, застыло на небе солнце, остановил свой бег месяц, неподвижными сделались волны на море, замерла бурная Вуокса.
Вдосталь набрался заклятия мудрый Вяйнемёйнен, запомнил в них все тайные слова и решил, что пора ему выбираться из чрева великана.
— Эй, Випунен! — крикнул вещий старец. — Отвори-ка пошире рот — вот теперь выйду я из твоей утробы!
— Давно бы так, — ответил Випунен, — без тебя мне куда как лучше!
Широко раскрыл могучий чародей рот, а Вяйнемёйнен, обернувшись златошерстой куницей, выскользнул поспешно наружу и скрылся в лесной чаще.
Когда же вернулся песнопевец в Калевалу, то отправился к ладье и теперь уже скоро завершил дело: окончил на киле брус, возвел узорчатую корму и поставил крепкую мачту, — так без топора, одними песнями вырастил Вяйнемёйнен новую лодку.
18. Вяйнемёйнен и Ильмаринен отправляются женихами в Похьолу
Борта новой лодки выкрасил Вяйнемёйнен красной краской, нос изукрасил серебром, корму — золотом, потом столкнул челн с катков, с круглых еловых бревен в реку, поднял на мачте синий парус и направил чудо-челн к морю, чтобы по голубым волнам держать путь в полночную Сариолу. Воззвав к Укко, выпросил мудрый старец себе в подмогу попутный ветер, чтобы не брать самому в руки весла, — и надул ветер парус, и понес ладью по простору вод, а Вяйнемёйнен сел у кормила править.
Как раз об эту пору Анникки, сестра Ильмаринена, встала на утренней зорьке и пошла стирать белье к морю на туманный мыс. Отколотила она вальком платья и уже полоскала их на мостках, как тут в устье реки увидела что-то синее на волнах. Стала Анникки гадать: что бы это было? Если это стая уток и сизокрылых селезней, то отчего не взлетят они в небо? Если это чешуей блестит рыбий косяк, то отчего не уйдут лососи в глуби? Если это подводный камень, или ель упала в море, то отчего не скроется под волнами? Но рассеялся туман, и разглядела Анникки чудный кораблик под синим парусом. Пробормотала тогда девица тихонько заговор:
— Если ты кораблик брата,
Если ты челнок отцовский,
Нос резной в родную пристань
Ты направь, кормой же крепкой
Развернись к каткам чужбины!
Если ты из дальней дали,
То плыви добром отсюда —
Носом стань к каткам чужбины.
Покажи корму девице —
Здесь тебя не ждали в гости!
Но не отцовская то была лодка, не челн брата, однако и не гость с чужбины — плыл мимо мыса Вяйнемёйнен под ярким парусом.
Спросила песнопевца Анникки: куда он держит путь?
— Собрался я ловить лососей, что нерестятся в камышах, — ответил весело Вяйнемёйнен.
— Смеешься ты надо мною, краса Калевалы! — улыбнулась Анникки. — Разве нынче лосось икру мечет? Да и отец мой, собираясь за рыбой, брал с собою шесты и сети — а у тебя в лодке и тех нет.
— Что ж, не будет лососей, набью я гусей на море, — сказал беспечно Вяйнемёйнен.
— Все бы тебе шутить со мною! — засмеялась Анникки. — Отец мой, когда отправлялся стрелять красноклювых, брал с собой лук и стрелы, а по берегу бежали его собаки.
— Раз и гусей мне не набить, — сказал Вяйнемёйнен, — тогда пойду я на чужие земли войною и пролью кровь злых мужей в честном сражении.
— Борода у тебя седая, а все ты потешаешься! — совсем развеселилась Анникки. — Знаю я, как идут на битву: сто мужей садятся к веслам, на бортах у них висят луки, а на скамьях лежат мечи. Говори-ка правду: куда собрался ты, Увантолайнен?
