Заметим, Шма не просто считает, что надо слушаться маму. Его позиция: то, что мама скажет, будет справедливо. Это же мама!
В беседах с шести-семилетними проявляется одно и то же: почти все дети этого возраста считают, что родители говорят и действуют справедливо, на их решение можно положиться. В этом выражается удивительное мнение маленьких детей о величии, всезнании и всемогуществе родителей. Впрочем, скоро картина начинает меняться.
Вот беседа по поводу той же истории про упавшую булочку с девочкой на два года старше.
Жюн (9 лет).
– Делиться не нужно, потому что это его вина.
– А его братья решили поделиться. Это справедливо?
– Я не знаю.
– Это по-доброму? Это благородно?
– Да, это по-доброму.
– Справедливо или благородно?
– Больше благородно, чем справедливо.
– А если бы мама сказала поделиться. Это справедливо?
– Тогда это было бы справедливо.
Как мы видим, мнение Жюн менее категорично. Она не осуждает братьев, которые хотят поделиться, более того, она соглашается, что это по-доброму и благородно. В то же время, чтобы признать такое действие справедливым, ей нужно подтверждение значимого взрослого – мамы. Собственное ощущение есть, но присутствует и оглядка на маму.
В этой беседе обращает внимание перемена в моральной позиции девятилетнего ребенка, отход от полного следования мнению взрослого, зарождение более самостоятельной и развернутой оценки ситуации. Мы убедимся, что такое развитие характерно для возраста 8–11 лет, мы встретимся с проявлениями того же процесса в отношении других моральных суждений.
Среди прочих детских проступков родителей особенно беспокоит ложь. Почему дети говорят неправду? Откуда это берется? Как относиться к обману? Мы ищем ответы на эти вопросы. В таких поисках важно иметь в виду возраст ребенка.
Психологам хорошо известно, что до 5–6 лет дети смешивают свои фантазии и действительность. Если они о чем-то рассказывают, это может быть из мира воображения. Кроме того, как обнаружил Пиаже, до 6–7-летнего возраста дети имеют довольно туманное представление о том, что значит само слово «ложь». На прямой вопрос об этом ученый часто получал ответы: «Это слова, которые не надо говорить», «Это плохие слова». Малыши придерживаются такой позиции при более детальных расспросах.
Вот Пиаже беседует с мальчиком Тулом 6 лет. Начинает профессор.
– Если я говорю кому-нибудь «дурак», это ложь?
– Да.
– Почему?
– Потому что это плохое слово.
– А если он на самом деле дурак, это все равно ложь или нет?
– Да.
– Почему?
– Потому что это плохое слово.
Таким образом, ребенка не удивляет само слово «ложь», он готов к его использованию в разговоре. Тем не менее дети этого возраста ассоциируют ее или с просто неправильным ответом, или с ругательными словами, которые им запрещают произносить. Один 6-летний мальчик назвал ложью ответ «пять» на вопрос, сколько будет дважды два.
Ученый начинает более детально изучать отношение детей к этому понятию. Он меняет фокус исследования, теперь его интересует не определение лжи, а более практический вопрос: какая ложь хуже? Тут приходится сравнивать две истории о конкретных происшествиях.
В одном эксперименте детям рассказали следующее.
Первая история: маленький мальчик гулял и увидел очень большую собаку, которая его напугала. Придя домой, он рассказывает маме, что видел собаку, такую же большую, как корова!
Вторая история: мальчик, приходит из школы и говорит маме, что учительница поставила ему хорошие отметки. Но это неправда: учительница не ставила ему никаких отметок – ни хороших, ни плохих.
Потом спросили: какой из этих двух мальчиков поступил хуже и почему?
Буг (6 лет).
– Тот, кто говорил про корову.
– Почему это хуже?
– Потому что это неправда.
– А тот, который говорил о хороших отметках?
– Он не такой плохой.
– Почему?
– Потому что его мама, возможно, ему поверила; потому что она могла бы поверить этому вранью.
Поразительно! Хуже сказать про «собаку величиной с корову», чем солгать про отметки! Мальчик, конечно, маленький, многое еще плохо понимает, но такого все-таки не ожидаешь. И тем не менее такие ответы повторяются снова и снова. Вот более развернутый ответ.
