— Останься. Нам надо поговорить.
Гертруда отставила поднос и молча села у стола.
— Я сегодня решил, что ты поедешь с детьми в Аугсбург. Сколько тебе потребуется времени, чтобы упаковать все в доме и уложить вещи?
— Все? — спросила она.
— Да.
— По крайней мере два дня.
— Значит, утром сразу начнешь укладываться, — сказал он. — Я пришлю тебе кого-нибудь в помощь. Надеюсь, что за два дня ты управишься.
— А дальше что? — спросила она. — Ты хочешь сложить вещи в подвал? Сомневаюсь, что это поможет, если в дом попадет бомба.
Он покачал головой.
— Я совсем не собираюсь складывать их в подвал…
— Зачем же тогда упаковывать их?
— Я же сказал, что ты поедешь с детьми в Аугсбург, — пояснил он нетерпеливо. — Ты невнимательна, Гертруда, и не слушаешь, что я тебе говорю. Я решил избавиться от городского дома, а все движимое имущество перевезти в наше загородное имение. Так будет безопаснее. В создавшейся ситуации нет другого выхода. Мы должны разделить обязанности. Ты займешься детьми, а я делами предприятия. Думаю, около склада с инструментами можно будет поставить кровать. Как-нибудь я там устроюсь. Впрочем, это долго не протянется. Сейчас для нас самое важное — благополучно выжить до конца войны…
— Это невозможно.
— Что?
— Уехать в деревню не удастся.
Вильям нахмурил брови.
— Опять начинаешь?
— Ничего я не начинаю, — ответила она спокойно. — Я только констатирую факт…
— Думаешь, будет трудно перевезти вещи? — спросил он. — Не беспокойся. Я все улажу. Еще сегодня поговорю с Раубенштоком. В конце концов, ведь он владелец транспортного агентства. И сделает для меня все, что попрошу!
— Дело совсем не в перевозке.
— Я совершенно тебя не понимаю. Ты не хочешь ехать с детьми в деревню?
Гертруда молчала. «Теперь я должна ему это сказать, — подумала она. — Пусть знает, что его ждет».
Вильям взял рюмку. Отпил глоток вина.
— Это очень мило с твоей стороны, что ты не хочешь покидать меня, — сказал он с иронической усмешкой. — Мне тоже будет нелегко расстаться с вами. Однако меня утешает то, что до Аугсбурга недалеко и каждое воскресенье я смогу проводить там. И, прошу тебя, давай перестанем говорить на эту тему. Дело решенное, и я не намерен отступать.
— Знаешь, — сказала Гертруда, — меня это прямо бесит…
— Что именно?
— Твоя уверенность в себе.
Вильям выпил еще глоток и отставил рюмку.
— Моя дорогая, — произнес он с достоинством. — Больше всего тебя нервирует моя правота. Но я ничего не могу с этим поделать.
— Нет, — ответила она. — Возмутительно то, что ты решаешь так, как будто все зависит исключительно от тебя.
— А от кого должно зависеть, черт побери!
— Тебе не приходит в голову, например, что за время твоего отсутствия могли произойти события, из-за которых твои планы теперь неосуществимы?..
Он внимательно посмотрел ей в лицо, вдруг изменившееся и побледневшее. Ясно, она что-то скрывает от него.
— Какие события? — взорвался он со злостью. — Что это за события?
— Не кричи!
— Ну вот, пожалуйста. Будь столь любезна, скажи мне, что случилось. Сгораю от нетерпения услышать наконец новость, припасенную тобой к сегодняшнему вечеру…
— Как ты смешон…
— Ты это хотела мне сказать?
Она покачала головой.
— Нет, — возразила она, помолчав. — Я хотела тебе сказать, что нам придется расстаться.
— Что такое?
— То, что слышишь…
— Плохая шутка.
— Я совсем не шучу.
— Тогда я, наверное, ослышался! — перешел он на крик. — Повтори еще раз!
— Нам придется расстаться.
Вильям побледнел. Нервно схватился за воротничок и расстегнул его.
— Ты говоришь, конечно, несерьезно? — спросил он сдавленным голосом.
— Совершенно серьезно.
— У тебя есть любовник?
Она изумленно посмотрела на него. А когда до нее наконец дошел смысл его вопроса, не смогла удержаться от смеха. Вильям сорвался со стула и закричал в крайнем бешенстве:
— Замолчи! Перестань смеяться! Ты, ты — девка…
— Ты свихнулся?
— Я никогда на это не соглашусь! Понимаешь? Никогда!
— Это зависит не только от тебя…
— Посмотрим, — сказал он и нервно закружил вокруг стола. — Я такой устрою скандал, что тебе жить не захочется. Отберу у тебя детей. Лишу тебя куска хлеба. Понятно? Но, прежде чем до этого дойдет…
