Прошло порядочно времени. Мне оставалось еще полмесяца до окончания школы, и вдруг я встретил Славку. Мой старый приятель, оказывается, с тех самых пор не расставался с планером. Этой осенью его посылали в Крым на состязания, и он там показал себя хорошим планеристом.
Узнав, что я почти уже летчик, Славка позавидовал и стал жаловаться:
— Эх, как бы и мне в школу! Надоело летать на планере. Хочу на самолет! Устрой меня как-нибудь!..
— Как же я тебя устрою?
— Похлопочи, чтобы приняли в школу!
Жалко мне стало приятеля. Вспомнил, как самому хотелось поступить в школу. Решил помочь ему. Начальник школы любил меня. Вот я и надумал попросить его за Славку.
Условились, что завтра Славка придет к начальнику и станет проситься в школу, а я поддержу просьбу.
— Только ты смотри, — предупредил я приятеля, — не вздумай рассказывать начальнику, какой у тебя дядя… А то заврешься и вместо школы улетишь за своим дядей-изобретателем куда-нибудь на луну!..
Славка обещал ни одного слова не соврать. И действительно, сдержал свое обещание — даже больше, чем следует.
Чтобы как-нибудь не завраться, он дома написал на бумажке все, что нужно сказать начальнику. Выучил это наизусть и решил больше ничего не говорить, а на все вопросы только и отвечать «да» или «нет».
Но когда пришел к начальнику, то с испугу все перезабыл. Вошел в комнату, встал у порога, вытянулся по-военному, руку к козырьку приложил и отрекомендовался:
— Владислав Рахенбах!..
Да громко так, словно из пушки выстрелил.
Начальник школы поздоровался и ждет, что Славка дальше скажет. А у того язык прилип. Дуется, краснеет парень, а сказать не может. Что выучил, забыл… Наконец решился. Сделал шаг вперед, да в ляпнул:
— Товарищ начальник! Я… я… врать перестал!..
— Перестали? — Удивился начальник, не поникая, в чем дело.
— Да.
— Это хорошо.
— Примите меня в школу, товарищ начальник:
— За то, что врать перестали?
Все, кто был в комнате, рассмеялись. Начальник — тоже.
Но больше всех смеялся сам Славка.
Начальнику такая откровенность понравилась. Он поговорил с ним и сказал, что пока свободных мест в школе нет.
— Да я и без места! — взмолился Славка.
— Тогда вот что, — решил начальник, — пока не освободится место в школе, поработайте в наших механических мастерских. Это вам как будущему летчику полезно. Познакомитесь с системами самолетов, с моторами…
Славка с радостью согласился, а я его пожалел. Бедный малый не знал ведь, что это за «механические мастерские».
Работать там и грязно и тяжело. Надо перебирать моторы или чинить какую-нибудь «старую мельницу» — вроде нашего самолета. Дело невеселое.
А главное, начальником этих мастерских был человек, которого все курсанты страшно не любили.
Его звали «Бородой».
Он был маленького роста, с лукавым лицом и пронзительными глазками. Носил рыжую бороду клином, а голос имел тонкий и визгливый. И всегда ругался. Придирался к каждому пустяку. Очень не любил белоручек и франтов. Этих он прямо-таки допекал. Наденет парень новый галстук, а Борода тут как тут. Поднимет кверху указательный палец и запоет тоненьким голоском:
— Ага-а! Галстучки надели, а на аэродроме — грязь!.. Что это значит? Здесь школа летчиков, а не клуб, уважаемые товарищи! Здесь работать нужно, а не галстуки показывать! Эй, вы, галстук!.. Немедленно соберите с аэродрома в урну все окурки и бумажки, какие валяются на земле. Здесь аэродром, а не танцовальная площадка! Немедленно, чтобы было чисто!..
И пойдет и пойдет…
Главным же его занятием было пугать новичков. Особенно тех, кто потрусливее. А делал он это так.
Мы летали на очень старых самолетах. Удивительно даже, как они могли вообще подниматься в воздух. В то время у нас своих самолетов не строили. Только, такой замечательный механик, как Борода, мог их заставить летать.
Но все мы знали, что на такой старой машине очень просто свернуть себе шею, попросту говоря, полететь сверху вниз, если с самолетом случится какое-нибудь несчастье. А кому же этого хочется?
Однако при всяком несчастии самое важное — не растеряться. Спокойствие прежде всего.
Известно, что у всех знаменитых летчиков были к жизни такие минуты, когда казалось, что ничто не могло спасти их. Или загорался самолет в воздухе, или рассыпался мотор, или еще что-нибудь, от чего жизнь летчика, как говорится, «висела на волоске», ему грозила смерть. И все-таки летчик спасался. Почему? А потому, что он находил в себе силу не растеряться в страшную минуту. Он был спокоен, как будто ничего страшного не случилось. Понятно, что спокойным может быть только смелый, уверенный в себе человек. Трус, конечно, растеряется и погибнет. Но не все же рождаются храбрыми. Некоторые хоть немножко, но трусят.
