Они не могли и не хотели понять, что вся эта расовая ненависть направлена против семьи, члены которой всегда служили Австралии и сражались за нее в двух мировых войнах; что мои предки прибыли сюда еще в 1801 году в составе самых первых экспедиций и всегда гордились тем, что именно они создавали и строили эту страну; что из всей семьи только в моих жилах и текла доля азиатской крови. Чтобы доказать им все это, мне пришлось бы постоянно таскать с собой наше родословное дерево и все медали дяди Гордона Энзока. И разве смогли бы они защитить меня? Думаю, что нет.
Невежество, предрассудки и ненависть своих родителей дети неизбежно приносят в школу; это я узнала очень скоро на собственном опыте. Каждого ребенка когда-нибудь дразнят: одних за неуклюжесть, других за отсутствие переднего зуба, третьих за необычное имя. Через какое-то время это всем надоедает и издевательства естественным образом прекращаются. Но только не в моем случае.
С подготовительного по четвертый класс меня дразнили и мучили постоянно. Когда, возвращаясь из школы, я поднималась по тропинке, ведущей к нашему дому, меня почти каждый вечер преследовала группа школьников. Случайному наблюдателю могло показаться, что мы играем в какую-то новую игру, но это было далеко не так. Они жаждали крови, и я стала любимой мишенью для их агрессии и злобы. Летом в меня летели гнилые сливы, шарики из жеваной бумаги и оскорбления. Какой-то умник сочинил стишки, которые они с энтузиазмом выкрикивали хором: «Китайка, японка, вонючая девчонка» или «Китайка, япошка, косая кошка». Все это сопровождалось издевательскими жестами, толчками и ругательствами.
Зимой стишки оставались прежними, но вместо гнилых фруктов в меня летели грязь, камни и глина из мокрых канав. Никакие средства не могли остановить эти издевательства и унижения. Несколько раз бабушка ходила в школу жаловаться, но от этого становилось только хуже. Меня называли ябедой и дразнили еще больше. Как-то один из родителей даже написал директору школы письмо, в котором требовал, чтобы их дочку отсадили подальше от «цветной» одноклассницы.
От всего этого я пряталась в мир, где никто не мог меня обидеть, где я была хозяйкой. Я нашла убежище в книгах и танцах.
Книги открывали для меня мир. Они делали жизнь терпимой, дарили знания, ставили цели и были всегда под рукой, если я нуждалась в утешении. Они развивали воображение и учили фантазией скрашивать реальную жизнь. Когда я начала читать, мне стало легче общаться с учителями, но еще труднее – с моими ровесниками. Они прозвали меня Подлиза.
Я вовсе не собиралась подлизываться – я читала, для того чтобы узнавать. Уже в восемь лет я впитывала знания нетерпеливо и жадно, как губка, и, не успев дочитать одну книгу, тут же бралась за следующую. Книги спасали меня от одиночества; так было всегда, и так будет всегда. Книги – это главные сокровища, накопленные человечеством, самое верное и самое долговечное свидетельство жизни, истории и времени. Попробуйте-ка объяснить все это своему восьмилетнему сверстнику.
У меня имелось и еще одно спасение – танцы. Я танцевала, когда мне было грустно и когда было весело; двигаясь, я начинала верить в себя и забывала о других детях, считающих меня какой-то диковинной уродиной. Танцуя, я становилась собой. Довольно скоро я обнаружила, что танцевать для самой себя гораздо приятнее, чем для других. Я погружалась в музыку, и не важно, что звучало: классический балет, или джаз, или что-то среднее между африканскими ритуальными раскачиваниями и чечеткой – главным было то чувство свободы и силы, которое давали мне музыка и движение. С тех пор ничего не изменилось – стоит мне и сейчас услышать музыку, я тут же начинаю придумывать, как стану танцевать под нее.
Конечно, в начальной школе я еще не понимала всего этого. Я просто радовалась, когда танцевала, и не пыталась анализировать свои эмоции. Ободряемая бабушкой, я старалась выучить как можно больше танцевальных стилей, запоминала все па, которые видела в старых мюзиклах по телевизору, и под ее руководством даже научилась танцевать чарлстон.
