Чо жил в многоквартирном кондоминиуме в небольшой — около 60 кв. м — квартире, обустроенной, как говорят корейцы, на американский лад. Это означает, что гостиная, кухня и прихожая совмещены, и это помещение меблировано в привычном нам виде в отличие от национального оформления жилища, не предусматривающего мебели в нашем понимании. Ничего лишнего, но есть все необходимое. Много книг на русском языке, на стенах — русские пейзажи, купленные в Измайлове, неизменные палехские шкатулки и матрешки — на полках. Впоследствии следователь потребовал, чтобы я не только описал эту квартиру, но и нарисовал ее схему.
С Чо жила старая и больная теща, которая на короткое время вышла из своей комнаты, чтобы поприветствовать гостя и, как мне было сказано, посмотреть на говорящего по-корейски русского коммуниста, долгое время жившего в Северной Корее. В навязанном ей представлении, зрелище, видимо, должно было быть страшным, ведь именно коммунисты раскололи страну и начали трехлетнюю братоубийственную войну.
Для помощи по хозяйству была приглашена свояченица, сестра жены Чо, ибо, вопреки национальной традиции, за столом сидели и жена, и дочка.
О чем в таких случаях и в такой компании беседуют люди в течение двух часов, говорить, наверное, не надо — обо всем понемногу и очень непринужденно. Запомнилось, например, что у Чо в тот вечер несколько раз падала из палочек пища, в связи с чем жена стала упрекать его: мол, в командировках совсем забыл корейские обычаи.
— Вон, посмотри, иностранец, а палочками ест лучше тебя.
Естественно, все посмеялись.
Наши встречи в Сеуле были редки. Ни мой рабочий график, ни график Чо не позволили нам встретиться более пяти-шести раз за два года моей командировки. Еще раз я побывал у него дома уже с женой и дочерью, когда они приехали ко мне в конце 1992 года.
Супруги Чо заехали к нам накануне нашего отъезда в отпуск, чтобы сказать «до свидания», и мы вместе с гостившими у нас моим старым другом послом Монголии П. Уржинлхундэвом и его женой пили чай.
Следующая наша встреча состоялась весной 1993 года, когда я вернулся из отпуска и опять жил один. Чо Сон У и его жена как-то пригласили меня на концерт классической музыки во Дворец современного искусства.
Не обошлось, конечно, и без похода в сауну вдвоем с Чо. Помню также и «джентльменскую услугу», которую, как я понял, мне пытался оказать Чо. Как-то в воскресенье ближе к вечеру он позвонил мне домой и, выяснив, что я свободен, попросил разрешения приехать вместе с одной российской женщиной, которую он знал еще по Москве. В Сеуле она совершенствовала корейский язык и корееведческие знания в одном из университетов. Поболтав минут двадцать и немного выпив за знакомство и встречу, мы втроем отправились в одну из ближайших забегаловок. Через пару часов разошлись, и Чо как приехал, так и уехал с той женщиной.
Поскольку примерно через месяц у меня закончилась командировка, и я улетел из Сеула, то эта последняя встреча фигурирует в обвинении как встреча накануне отъезда, в ходе которой Чо давал мне шпионское задание и инструктировал о системе шпионской связи в Москве. Причем и женщина, и поход в ресторанчик куда-то выпали, осталось только то, что я встречался с Чо Сон У у себя дома.
А вот в какую из вышеперечисленных встреч, о которых я рассказал и следствию, Чо Сон У меня успел завербовать, а я дал согласие на сотрудничество с Агентством планирования национальной безопасности (АПНБ),[19] и чем это подтверждается — ни следствие, ни суд ответа не дают, хотя и утверждают, что это произошло в Сеуле в период с 1992 по 1994 год (в первоначальном обвинении указывался конкретно 1993 год). Вот есть такие сведения — и все. Раз встречался — значит, не просто так. Парадоксальным при этом выглядит столь же бездоказательное утверждение, что я «точно» узнал о принадлежности Чо Сон У к АПНБ лишь в 1997 году и от сотрудника ФСБ в Москве. Впрочем, это не единственный парадокс в моем обвинении.
Снова в Москве
Вернувшись в Москву, я после недельного отдыха вышел на работу в Первый департамент Азии МИДа в качестве начальника отдела КНДР и РК. Я предпочитал всегда называть его отделом Кореи, дабы не вызывать никаких вопросов о приоритетности чувствительных к этому корейцев («А почему не РК и КНДР?»), тем более что вследствие моих научных выступлений за мной прочно утвердилась характеристика просеверокорейски настроенного специалиста. Я действительно всегда считал и считаю, что, если у России и есть путь на Корейский полуостров, то он лежит через Пхеньян. Это, естественно, ни в коей мере не означает, что мы не должны всемерно развивать связи с Сеулом. Просто на нынешнем этапе развития России и состояния дел на Корейском полуострове от уровня наших связей с Пхеньяном зависит и уровень связей с Сеулом.
