Как весть о том… - страница 14
Шрифт
Интервал
А уходя, спиною ощутив
Органной мессы сладостный мотив,
На мост Святого Ангела ступаем
И, как во сне, границу двух миров
Пересекаем, глядя в Тибр, как в ров,
Где мрак тюремных стен неисчерпаем…
«Не ливанский елей…»
Не ливанский елей
И не ладан коринфских нагорий,
А родных тополей
Распростёрлась весенняя горечь.
Будто время горчит,
И остаток, оплывший на срезе,
Весь – подобье свечи
За любимые выси и веси.
Что же сини молчат —
Распахнувший был молод и весел!
Что ж струится печаль,
Будто Сити и Роси кто бросил…
Груды прутьев, земля
И ледок, пережжённый как сахар.
Лишь горчат тополя,
И садовник не ведает страха.
Возвращение Казанской
Были вбиты крюки и один – прямо в сердце печальное Девы,
Два других – в облака, и ещё один – в руку, подъятую строго.
Чтоб держать стеллажи с документами мёртвых. О, где вы,
Прежде жившие, память хранившие и распинавшие Бога?
Я один из вас, люди, я помню, как плакали фрески, оттаяв,
Как снимали коробки и доски, из стен вынимали крюки.
Как металась под куполом тёмная и леденящая стая,
И под мартовской резью я долго страдал от звенящей тоски…
«Он суетился, напрягался, жил…»
Он суетился, напрягался, жил —
И вот лежит. И неподвижность эта
Покойных черт и вытянутых жил
Противоречит всем стремленьям света.
А луч-сосудик тянется к лицу,
Столбцом пылинок пойманных играя.
Не так ли вот влечёт к сияньям рая
И духа невесомую пыльцу?
Померкнет луч – затеплится лампадка,
Домашний оживёт иконостас…
А если тот, чья так тиха повадка,
Лишь спит, живее всех живых из нас?
Инок
В сумерках по хляби шёл, по полю,
Поднял взор – и не нашёл колодца.
Вдруг припомнил: не за труд и волю —
За смиренье благодать даётся.
Вот, решил от братьев удалиться,
Да воды, больные, захотели.
Гнал себя: позволил простудиться,
Проще быть внимательным – в метели.
Стал. Молился молча, неторопко,
Пред Всевышним наша доля – смердья.
И сквозь вьюгу проступила тропка —
Нет греха, что больше милосердья!
Весь иззяб, ища лесную рамень,
Отыскал застывшую колоду:
Или думал, что во всём исправен? —
Всё корил, зачерпывая воду.
«Если память лишь тлен, если жизнь лишь сон…»
Если память лишь тлен, если жизнь лишь сон -
Что останется, что будет душу звать?
Золотой Керулен, голубой Онон?
Или Волга весной станет лёд ломать…
Сказки таинств лесных, быль прямых степей —
Что пригрезится, что будет душу греть?
Вылетал богатур, мощный Челубей.
Выезжал Пересвет – инок или кметь?
Только ветры поют «степь да степь кругом».
Новый век. Новый труд. Нужен вновь Святой,
Чтоб единой судьбы не разъять огнём,
Чтоб единой земли не разлить водой.
«С верой в землю жить… А вот без веры…»
С верой в землю жить… А вот без веры
Проживи, не сникнув, не предав,
Отметая прошлого химеры,
Никому не делая вреда…
Жаль, что не рождён для службы царской, —
Веру в землю мог бы заслужить.
Только мир – охвачен свистопляской,
Чем в нём, кроме слова, дорожить?
И при слове «Россия»…
И при слове «Россия» – соборы и церкви, селенья, снега и снега,
Красота неземная, молочные реки, кисельные их берега.
И сосульки на Пасху – вкуснее на всём белом свете нигде не найти.
И блаженство – у Бога за пазухой или в широкой Господней горсти.
Это Русская Правда. Превыше законов и прав, справедливей свобод.
Сердобольный – рубаху отдаст, даже если последняя, русский народ.
Но… при слове «Россия» до костного зуда, до свиста в гульбе и бегах
Погребают родимой державы обломки, зияют поля в овсюгах.
Владимир Набатов «Россия». Масло, холст, 50 х 35, 2001.
Алевтина Зиновьева «Навстречу свету». Акварель, бумага, 21 х 30, 2014.
Сошествие во ад
Рухнули времён пустые вежды.
– Кто ты? Дух? Ты есть на самом деле?
До твоей дотронуться одежды
Души б тоже многие хотели!
– Вы ж свободны, – улыбнулся кротко, —
Видите, мой свет сродни прибою…
И узрели: в млечных волнах – лодка
И бесстрашный всех зовёт с собою.
– Боже, как добраться? Всюду пламень,
Всюду пропасть света между нами!
– Слово тонет, если мёртвый камень,
Искреннее – держит над волнами.
Не страшитесь. Если слово ёкать
Вдруг начнёт, вы тяжесть победите!
Даже тот, с креста, в крови по локоть,
А шагнул ко мне. И вы идите.
Реквием
Припомнят только близкие. И те,
Припомнив, позабудут в суете,
И строчки на желтеющем листе
Похожие книги
