Как умирают Ёжики, или Смерть как животнотворное начало в идеологии некроромантизма - страница 2

 Идти туда не хотелось, да и незачем. Нужно было на башню. Ёжики потоптался, зябко поджимая ноги. И увидел справа и слева, в кирпичной толще, узкие двери. Обе они были приоткрыты (железные створки даже в землю вросли)…

…Потянулась наверх лестница — почти в полной темноте, среди тесных кирпичных стен. Ёжики насчитал сорок две ступени и четыре поворота, когда забрезжил свет.[4] За аркой открылся широкий коридор с окнами на две стороны. Он плавно изгибался.

Коридор явно уводил от башни, но иного пути не было. Не спускаться же обратно. Ёжики осторожно пошёл по холодному чугуну плит. Их рельефный рисунок впечатывался в босые ступни. Под высоким сводчатым потолком шепталось эхо. Изогнутые балки перекрытий поднимались от пола между окнами и на потолке сходились стрельчатыми арками…

…Странно всё это было: слева почти день, справа почти ночь. И этот коридор — будто внутренность дракона с рёбрами. И полное безлюдье…[5]

Тревожное замирание стиснуло Ёжики. Такое же случалось, когда он забирался в старые подземелья с надеждой отыскать редкости и клады. Но там он был не один и к тому же точно знал, ГДЕ он.

А здесь? Зачем он сюда попал, куда идёт?

Желание повернуть назад, помчаться прочь стало упругим, как силовое поле. Он остановился. Уйти?..[6]

А там, сзади, что? Лицей, прежняя жизнь. Вернуться в неё, ничего не узнав? Но… маленькая надежда, о которой он боится даже думать… она тогда исчезнет совсем.

И кроме того, что написано на ребре монетки! „На дороге не останавливайся! Через границу шагай смело!“ Ну, пусть не совсем так, но смысл такой!

Ёжики ладонью прижал карман с монеткой. То ли ладонь была горячая, то ли сама монетка нагрета — толчок хорошей такой теплоты прошёл по сердцу.[7] И Ёжики зашагал быстрее. Не бесконечен же путь! Куда-нибудь приведёт!

Коридор привёл в квадратный зал с потолком-куполом. Там, в высоте, тоже сходились ребра перекрытий. Окна были круглые, небольшие, под верхним карнизом. На тяжёлой цепи спускалась чёрная (наверно, из древней бронзы) громадная люстра без лампочек и свечей. Она висела так низко, что, если подпрыгнуть, достанешь рукой.

Ёжики подпрыгнул — сердито, без охоты. Из чащи бронзовых загогулин вылетел воробей! Умчался в разбитое окно.[8] 

Ёжики присел на корточки. Отдышался. Потом сказал себе: „Не стыдно, а?“ Но сердце ещё долго колотилось невпопад…

Потом он успокоился. Прислушался… И в него проникло то полное безлюдье, которое наполняло всё громадное здание. Мало того, и за окнами — далеко вокруг — не было ни одного человека. Ёжики теперь это чувствовал и знал точно. Даже всяких духов и привидений (если допустить, что они водятся на свете) здесь не было.[9]

Нельзя сказать, что это открытие абсолютного одиночества обрадовало Ёжики. Но и бояться он почти перестал…

…запутался Ёжики в тесных тёмных переходах и на гулких винтовых лестницах (вверх, вверх!). И снова коридор. Теперь окна — в сторону ночи. Именно ночи, потому что небо там уже зелёное, а луна светит, как фонарь…

…Снова стало страшно: как он выберется отсюда, как найдёт дорогу в темноте?

„А зачем тебе дорога назад? Тебе нужна просто ДОРОГА…“ И она опять зазвенела в нём тихонько и обещающе: что-то будет впереди…[10]

Впереди, когда коридор плавно повернул, засветилась острой жёлтой буквой Г приоткрытая дверь. Засветилась, отошла без звука.

В пустой и просторной комнате без окон горел у потолка матовый шар-плафон…..У стены, прямо на расколотых паркетных плитках, стоял чёрный переговорочный аппарат. Да, телефон…

…Там была большая прозрачная тишина пространства. Вдруг в ней что-то щёлкнуло. 

—  Ёжики… — сказал очень близкий, очень знакомый голос („Ёшики“!). — Ёшики, это ты?

Он задохнулся. Оглушительно застучали старые часы. Но сквозь этот стук донеслось опять:

— Ёшики, это ты, малыш? 

—  Да, — выдохнул он со всхлипом. 

—  Ёшики… В дверь налево, потом лестница на третий этаж. Там комната триста тридцать три. Беги, малыш, беги, пока светит луна…[11]

Оглушающий звон опустился на него… Нет, это опять звенит в наушнике! Ёжики бросил трубку. Метнулся… Дверь налево…

О, как мчался он по лестнице, по коридору, сквозь полосы бьющей в окна луны! Он рвал эти полосы ногами и грудью, рвал воздух, рвал расстояние!.. Но где же хоть одна дверь? Где?!