— Вы, видимо, друг, что из Израиля? Мне Зиновий вас именно таким описал.
— Что ж тогда на кладбище не признали? — Не хотелось ни с кем общаться! Заговори Вы со мной, верите, убежала бы. Заманский поверил: и сейчас она говорила каким-то затёртым, лишенным интонаций голосом, как говорят безмерно утомлённые люди. Просто отсюда бежать некуда. — Судя по встрече на кладбище, мы оба опоздали на похороны, — посетовал Заманский.
— Почти так. Десятого пыталась дозвониться Зиновию. Потом набрала сына, Лёву. От него и узнала. Может, и успела бы. Но Лёва просил не приезжать. Настоятельно просил. Заманский не скрыл удивления.
Она присмотрелась к собеседнику.
— Зиновий вам вообще что-нибудь обо мне рассказывал? — произнесла она с внезапной догадкой. Увидела, что нет. Хмыкнула озадаченно.
— Тогда представляюсь. Зовут м еня Елена . — Елена Прекрасная. Овладевшая сердцем… — Елена, приносящая несчастье! — раздраженно оборвала она витиеватый комплимент. Извиняясь за резкий тон, примирительно приподняла руку. Сдвинула к центру стола кипу буклетов, освободив место для пепельницы. — А я ведь ещё на кладбище поняла, что вы меня найдёте. Зиновий говорил, вы — в прошлом следователь.
— Да, — подтвердил Заманский. — Но почему я должен был обязательно вас разыскивать? — Да потому что, если б не я, Зиновий был бы жив! Похоже, физиономия Заманского вытянулась. Елена горько усмехнулась. — Поразительно, — произнесла она. — И то, что случилось. И то, что всё это уместилось в какие-то три недели. Она закурила, прикрыла припухлые веки.
В тот раз Елена повезла очередную группу по Италии. В сущности это была последняя поездка. Всё больше времени отнимал фонд борьбы с детской онкологией, с которым после смерти ребёнка активно сотрудничала.
Программа стандартная: Рим — Флоренция — Венеция. Забитый до отказа туристический автобус. На одном из задних кресел оказались Плескачи: отец с сыном. Поначалу больше внимания привлекал сын: длинный, несуразный, мягко улыбчивый, — такой ребёнок-переросток. Старший же, напротив, производил впечатление тягостное. Сидел, ссутулившись. Погружённый в себя. Будто между ним и действительностью установилась плёнка, через которую с трудом пробивались голоса.
Во время вводной экскурсии вдруг раздраженно пошутил. Потом ещё раз перебил гида. Так что сыну пришлось успокаивать. Елена ещё подумала, что с этим ершистым дедком натерпится. Узнав, что он владелец антикварного магазина, даже окрестила про себя менялой.
— Знала бы я, насколько и как именно натерплюсь от этого менялы, — хмыкнула она.
Разместились в Риме, в дорожном отеле. Поздно вечером Елена спустилась в ресторанчик. Рассчитывала, что измотанные туристы к этому времени завалятся спать и можно будет перекусить в одиночестве. Она почти угадала, — один всё-таки не спал. У барной стойки сидел старший Плескач и угрюмо крутил на просвет бокал с плещущимся на дне коньяком. Хотела уйти, но передумала. Если назревает конфликт, лучше попытаться погасить его в зародыше. К тому же Плескач был трезв. Потому решилась подсесть.
Он махнул бармену принести ещё коньяку.
— Только плачу сама, — предупредила Елена.
— Эва, как напугал, — Плескач мягко улыбнулся, сделавшись похожим на своего сына. — Не надо мне было ехать. Лёвушка настоял. Да и друзья достали. Поезжай, мол. Заграница лечит. Поразительно: все всё за других знают. Послушался — поехал. Теперь вам ни за что ни про что досталось. Вы не обижайтесь на меня за сегодняшнее. Небось, всяких чудиков повидали. Так уж перетерпите. Хотя гид вы на самом деле замечательный.
— Вы хоть что-то слышали? — не поверила Елена.
Он кивнул:
— Да. В конце стал слушать. И даже увлёкся. Вы, правда, умница. А насчет меня, — обещаю впредь не допекать. В крайнем случае, если уж вовсе станет невмоготу, сяду на самолёт да улечу в свою берлогу. Лады?
В сущности разговор можно было закончить, — Елена поняла, что с этой стороны неприятностей больше не будет. Но — он поднял глаза. Такие больнющие! И она не удержалась — спросила:
— Что у вас случилось?
Елена прервала рассказ, загасила сигарету, тут же закурила следующую. В упор глянула на Заманского:
