Макашов выступил с пандуса мэрии с краткой речью: «Теперь нет ни мэров, ни пэров, ни херов!». Люмпены взревели от восторга, более здравая публика испытала легкий привкус тошноты.
Вокруг мэрии началось народное ликование. Радостные лица, торжествующие крики, общий подъем. Возник даже сувенирный синдром – люди ломали «на память» страшную колючую проволоку, опутавшую парламент. Настоящую овацию вызвало появление группы солдат, перешедших на сторону Верховного Совета. На захваченных у милиции грузовиках группы защитников Конституции направились к Останкино, чтобы требовать эфира.
Казалось, что народ восстал. В действительности, как ясно теперь почти каждому, состоялась чудовищная провокация, втянувшая массу людей в смертельный сюжет номенклатурного мятежа.
В тот день мы с друзьями приехали на Октябрьскую площадь с большим опозданием, не зная точно время митинга. И изумились пустоте: где же все эти массы, которые мы ожидали увидеть? Ушли к Белому Дому – это ясно. Отправляясь туда на машине, мы по радио услышали, что штурмом взята мэрия. Это насторожило: события развиваются по сценарию силового противостояния. Но у Белого Дома царила эйфория. Люди кричали «Ура!», но мне было видно, что толпа рыхлая, а победа – липовая. Я решил срочно ехать в Моссовет, где работал московский штаб по противодействию перевороту.
Чугунные ворота, ведущие к входу в здание, были закрыты. Перед ними суетилась толпа старух непонятного происхождения. Решил пройти через переулок. Там проход загородили две поваленные скамейки и человек тридцать старичков интеллигентного вида. Я шел, не обращая внимания на них, но старички бросились на меня, как на амбразуру. Они повисли у меня на плечах целой гроздью. Предъявил депутатское удостоверение. Кто-то завопил: «Я его знаю!». Глаза загорелись. Чистая публика разразилась хамскими выкриками. Кричали: «Ваше время кончилось, идите домой!». Мог бы пройти, но бить пожилых людей нехорошо. Сдержался, не ответив им, и решил, что лучше от Белого Дома привести человек пятьдесят, чтобы этот сброд отодвинуть в сторону без битья. Да и поставить как охрану от мятежников.
Когда я переулками обходил боевой пикет безумных интеллигентов, увидел, как они бросились на автобус, набитый людьми в камуфляже. Хотелось думать, что пришли за Лужковым. Но это, как потом выяснилось, были наемники мятежников, которых свои не сразу признали.
Вернулся на Краснопресненскую набережную с наступлением вечера. В Белом Доме не было света, но как-то сразу нашлись мои коллеги по Моссовету и группа, планирующая операцию разблокирования. В сгущающихся сумерках мы теряли время на ожидание. Почему? Потому что командовать нами взялся один из российских депутатов. Неприятно поразило солдафонство: «Тихо, когда я говорю!». И так далее в крайне развязной казарменной манере. Подумал, что это, вероятно, ему позволяет скрыть неуверенность. Оказалось, что все обстоит еще хуже. Он элементарно трусил. Поэтому верил откуда-то поступившим обещаниям оснастить группу техническими средствами от бронежилетов до бронетранспортера. Все это закончились ничем.
Полуторачасовые приготовления вылились в организацию безоружной и бесполезной колонны человек в 500. Таким силам у Моссовета делать было нечего. Посланная для изучения ситуации группа явилась с огромным опозданием и сообщила, что там уже буйствует многотысячная толпа сторонников Гайдара. Кроме того, пришла информация, будто по городу идут танки, которые, конечно же, решат судьбу противостояния. Колонну распустили. Российский депутат сказал: «Танки наши, значит, к утру все это закончится». И я поехал домой, едва успевая до закрытия метро. Дурное предчувствие закралось в душу, когда увидел машину, прибывшую из «Останкино». С нее сгружали раненных, залитых кровью.
Характерен эпизод, который служит подтверждением того, что организаторам провокации была нужна кровь. «Лужковцы» держали связь с Белым Домом через председателя Краснопресненского райсовета Александра Краснова, который оставался одним из немногих, кто пытался не допустить дальнейшего обострения событий. Краснову позвонил управляющий делами мэрии Шахновский и попросил отпустить захваченных в здании мэрии людей (в том числе и вице-премьера Правительства Москвы). Он говорил о том, что если их не отпустят, то в заложниках будут удерживаться московские депутаты: Седых-Бондаренко и другие, захваченные в Моссовете. После того, как Шахновский был предупрежден о том, что у Краснова для ведения переговоров остался единственный неотключенный телефон, этот аппарат тоже замолчал («Время выбора», спецвыпуск, декабрь 1993 г.). Мэрия жаждала жертв с обеих сторон, которые оправдали бы войну против парламента.
