Партийная бюрократия сожрала зиму и весну 1999 года, в течение которых «Отечество» не провело ни единой общероссийской акции, а идейная неразборчивость породила дикую по своему непрофессионализму программу (собственно программу и пустопорожний манифест к ней). Наконец состоявшийся московский митинг «Отечества» показал, что у движения практически нет массовки даже в вотчине Лужкова, а активистам «Отечества» не о чем говорить, и они просто уступили микрофон коммунистам. Даже крайне удобная во всех отношениях тема митинга – война в Югославии – не позволила «Отечеству» отличиться. Организация показала себя приготовишкой в политике. По уровню организационных и информационных технологий, как и по уровню профессионализма в подготовке программных документов, «Отечество» оказалось в лучшем случае на уровне 1991–1992 года. Это проявлялось даже в деталях: в порядке ведения съездов, в способе подготовки документов, в отношениях с региональными отделениями и т. п. По этому параметру даже прежняя «партия власти» НДР выглядела на голову выше.
При крайне неблагополучном положении в других политических организациях, положение «Отечества» выглядело просто катастрофическим. Не было буквально ни одного параметра, по которому «Отечество» могло бы доказать свои преимущества. Коммунисты, жириновцы, яблочники, эндээровцы должны были просто благодарить судьбу за такого конкурента-самоубийцу. Лужков с Шаймиевым могли только скупать голоса. Лужков, чувствуя, что его организация буквально разваливается на глазах и пудовой гирей висит у него на ногах, начал искать, кому бы ее сбагрить вместе со всеми дрязгами и весьма вероятным провалом. Тут подвернулась отставка правительства Примакова, и Лужков предложил опальному премьеру первое место в партийном списке «Отечества». Любое поражение Лужков списал бы именно на него, а любую победу присвоил бы себе. Собственно, только за Примакова, как за старую свою любовь, еще могли отдать голоса несколько процентов избирателей. Примаков и сделал Лужкову фракцию в Думе, ставшую позднее предметом торговли Путина со столичной олигархией и примкнувшим к ней этноолигархам. В жалком состоянии, но барьер для проникновения в парламент был преодолен.
Депутаты «Отечества», которые, благодаря Примакову, должны были появиться в грядущем парламенте, были обречены предстать в политике в самом жалком виде – еще более нелепом, чем у фракции НДР с 1995–1999 гг. Никакой единой законодательной политики, никакой единой позиции во фракционной борьбе от нее ожидать было невозможно. Так оно и вышло – ни единого пункта предвыборной программы «Отечество» даже не пыталось выполнить. Закон тунеядца, сформулированный Лужковым, оправдался. Система действовала без чиновников – сама по себе.
Весной-летом 1999 года Лужков проявил свои качества достаточно ярко, чтобы сделать некоторые примечательные наблюдения о его образе мыслей и стиле поведения.
Во-первых, Лужков подтвердил свою номенклатурную репутацию. Это выразилось в его неуверенности, что «Отечество» будет поддержано хоть кем-то из мало-мальски известных политиков. Когда в «Отечество» пошел косяк всякого рода отставников, Лужков почувствовал себя чуть ли не патриархом, которому следует заглядывать в рот. После избрания в лидеры «Отечества» Лужков мгновенно забронзовел и стал вести себя в точности как номенклатурный администратор, играя роль политического начальника, вокруг которого плетутся интриги, и ведется соревнование в подобострастии.
Политическая помойка «Отечества» распугала все мало-мальски приличные силы. А наполнялась, например, такими людьми, как Борис Пастухов, – тот самый замминистра иностранных дел, который в буйной молодости был первым секретарем ЦК ВЛКСМ и читал в своем отчетном докладе очередному комсомольскому съезду стихи генсека Брежнева. Потом в Думе-1999 лужковско-кириенковский блок пропихнул Пастухова в председатели комитета по делам СНГ и связям с соотечественниками. С большим ущербом для соотечественников.
Во-вторых, Лужков оказался человеком закомплексованным и трусливым. Стоило Кириенко сказать нечто о «неэффективности московского бюджета», как Лужков начал грубить, отбиваясь от комариного укуса ударами информационной оглобли. А уж когда состоялось недоразумение с вертолетом (воздушные службы не позволили вылет), на котором он должен был осматривать подмосковные угодья, Лужков просто завибрировал всем телом, рассыпая направо и налево домыслы о заговоре Кремля против Москвы.
