Именно об это споткнулась сегодня демократическая оппозиция в России.
На словах лидеры всех сколько-нибудь значимых протестных движений выступают за объединение. Странно было бы услышать от них заявления о том, что они против широкого фронта борьбы с диктатурой. Но многие из тех, кто на словах выступает за единство, на практике руководствуются другим принципом, который был сформулирован при сходных исторических обстоятельствах еще Лениным: «прежде чем объединяться, мы должны сначала решительно и определенно размежеваться». Опасность этого лозунга состоит в том, что по ходу дела конечная цель — объединение — уходит на второй план, зато размежевание идет по полной программе. Именно это мы и наблюдаем сегодня в России.
Оглядываясь назад, мы видим, что пути к успеху протестного движения весьма разнообразны. Среди прочих классификаций можно выделить два типа успешных революций. Одни осуществлялись сплоченными группами единомышленников, не только объединенных сходством политических взглядов, но и собранных в организацию полувоенного типа, которая после победы становилась основой новой государственности. Другие успешные революции совершались широкими коалициями самых разных политических сил, соединенных непрочной организационной связью, которая редко переживала саму революцию.
Присмотревшись к этому опыту более внимательно, мы не сможем не заметить, что очень часто тактические революционные задачи (захват и удержание власти) более эффективно решались именно полувоенными, заговорщицкими организациями, по своей структуре больше напоминавшими религиозные секты, чем политические партии в строгом смысле слова. Зато стратегические задачи, которые, собственно, ставили перед собой революции, в особенности задачи демократического характера, решались лучше именно там, где во главе революции стояла коалиция разнородных сил, объединившихся на время и по случаю.
Казалось бы, зная об этом, все ответственные политические силы должны стремиться к созданию широких коалиций. На практике, однако, этого не происходит. Коалиции не создаются, а если и создаются, то почти сразу распадаются. К сожалению, для этого есть веские объективные причины. Исторический опыт показывает, что чем агрессивнее диктатура, чем более беспощаден режим, тем меньше шансов у коалиции сложиться и победить. Это происходит по понятным причинам: сам режим прекрасно знает, что единство оппозиционных сил является для него главной угрозой, и делает все от него зависящее, чтобы такого единства не возникло, в том числе поддерживая в оппозиционной среде раскольнические настроения. Выбирая между «непримиримой» и «самой непримиримой» оппозицией, режим, как ни странно, предпочитает иметь главным оппонентом именно вторую — даже рискуя вырастить таким образом своего могильщика, как это уже случилось один раз в русской истории в начале XX века.
Нельзя забывать о том, что в России существует не только традиция самодержавия, но и традиция большевизма — сектантства и раскольничества в революционном движении. Обе традиции теснейшим образом связаны между собой. В отечественной истории большевизм сыграл не менее печальную роль, чем самодержавие, которое он вначале уничтожил, а потом возродил в еще более изощренной форме. Для подавляющего большинства наших современников большевизм и коммунизм — одно и то же. Но это далеко не так, поскольку можно не быть коммунистом и даже быть антикоммунистом, но при этом оставаться большевиком. Более того, если коммунизм для России — явление в значительной степени случайное, то большевизм произрастает из самих основ русской культуры.
Большевизм — движение, выросшее из русского народничества, далекое не только от либеральных идеалов. Для большевизма, как и для самодержавия, «социальным демиургом» является государство, а не общество. Но если самодержавие с помощью государства стремится законсервировать общество, то большевизм с помощью государства стремится вывернуть его наизнанку. Большевикам никогда не были нужны союзники во власти, им нужна была только сама власть. Большевизм очень живуч и способен принимать самые неожиданные формы. Это не только ленинизм и сталинизм, но и, например, ельцинизм в своей крайней форме. К сожалению, многие реформы 1990-х годов проводились теми же большевистскими, «кавалерийскими» методами, что и советские реформы, хотя это и не было так очевидно. И сегодня в российском протестном движении наблюдается подъем необольшевистских настроений. Эта философия и идеология становятся все более привлекательными по мере ужесточения режима.
