— Ненавижу интеллигентов, — сказала она зло, — ненавижу! Иди-ка ты со своими билетами знаешь куда…
И тогда, краснея и бледнея, Роман сказал:
— Да, ты права, зря я с тобой связался. Мы совсем разные люди, и нам друг друга не понять.
Он пошел в консерваторию один и заставил себя слушать, наслаждаться и забыть про Наташу. Это оказалось ему нетрудно, потому что Рихтер играл Шумана. Ничего вдохновенней и прекрасней этого Роман еще не слышал. После концерта, стоя в проходе и отбивая себе ладоши, Роман даже крикнул сиплым, высоким, взволнованным голосом:
— Браво! — И одновременно на заднем плане его сознания прошла какая-то спокойная и по-новому, по-мужски уверенная мысль: «Все правильно. С Наташей покончено навсегда. Это была ошибка».
А через год Наташа вышла замуж за их товарища и однокашника Юрку Табачникова. Роман был на свадьбе и почти ничего не почувствовал. Наташа была другая. Он удивился, как она помягчела и изменилась, ведь тогда, с ним она была такой язвительной, злой и грубой. И наконец пришло к нему запоздалое прозрение, что и она не любила его, а просто каким-то непонятным образом он задевал, дразнил ее самолюбие, ее гордость, и она скорее мстила ему за что-то, чем любила его. За что мстила? Этого он не понимал.
А с Юркой ей было хорошо и спокойно. И долго-долго еще, глядя на них, испытывал Роман слабые всплески грусти и смутных сожалений.
Время между тем шло своим чередом. Весной отец устроил выставку, которая прошла успешно, у него купили довольно много картин, и однажды, совершенно неожиданно, под окном студии появилась новенькая бежевая «Победа», которую мама, зачитывавшаяся в это время «Сагой о Форсайтах», назвала в честь главной героини «Ирэн».
— Ты знаешь, — сказал Роману отец, — что-то ноги у меня стали совсем никуда. Но вообще-то это — для тебя. Хочу тебе сделать под занавес толковый подарок.
— Почему под занавес, папа? Ты что?
— Кто знает, сынок, как пойдут мои дела. Очень болит нога, и мне кажется, у меня там открылся свищ.
— Ты был у врачей?
— Был.
— Ну и..?
— А! — сказал отец и махнул рукой. — Пойдем-ка лучше поковыряемся в машине, тебе ведь, наверное, должно быть интересно?
Признание отца испугало Романа, обожгло давно позабытым пронзительным страхом за него.
И этот страх оказался не напрасным. Через несколько месяцев отец слег, у него началось обострение остеомиелита — дурная память старых ран. Нога воспалилась, гноилась, распухла, он совсем не мог на нее наступать. Но самое ужасное было в том, что все это ударило по печени, у него начался цирроз, который прогрессировал очень быстро, и наконец Роман оказался перед пониманием страшной истины, что отец умирает. За время его болезни сильно, почти неузнаваемо изменилась мать. Она как-то сразу превратилась в пожилую женщину, лицо ее было еще гладкое и кожа свежая, но плечи согнулись, и волосы неожиданно оказались седыми. И впервые по-настоящему понял Роман, как близки они были друг другу, насколько единой жизнью жили и как страшна будет для матери эта потеря.
Отца хоронили зимой, белым, вьюжным и сумрачным днем. Было много людей, говорили какие-то речи, но Роман ничего не слышал, на руках его, обмякшая и тяжелая, почти в беспамятстве висела мама, и он только чувствовал, что весь застыл, промерз, закаменел до самой глубины, и не мог заплакать.
В эти дни в институте началось распределение. Роман был оставлен в аспирантуре. Но даже это важное событие не могло по-настоящему обрадовать его.
Его привела в сознание весна, неожиданно заглянувшая в треугольное окно. Другим стал воздух, влажный, волнующий, пахнущий рекой, и другой — обнажившаяся на солнечных местах земля, заваленная пестрым весенним хламом и уже прорастающая зеленью сквозь кустики желтой прошлогодней травы. И заструилась по переулку подо льдом, под черным снегом, первая весенняя вода. И другим, жидким и радостным, светом засверкало сквозь тревожные облака весеннее солнце.
Роман целыми днями сидел в институтской чертежке, пока не начинало рябить в глазах и ломить спину, потом уходил в библиотеку, читал и снова принимался за расчеты. Жизнь его наполнилась постоянной напряженной работой мысли.
