Зима была влажная, с легким морозцем. По утрам деревья стояли обындевевшие и пушистые. Вета с мамой первыми завтракали в просторной, пустой еще столовой, где висели две картины! На одной были изображены яблоки, рассыпанные на голубой скатерти, а на другой — букет полевых цветов.
Вета намазывала на хлеб толстенький кубик масла и медленными глотками пила сладкое горячее какао. Потом она брала коньки и шла на маленький, круглый, запорошенный снегом каточек, утопленный в котловину между высоких деревьев и похожий на лесное озеро.
Она шла под снежным пологом деревьев, полным тяжелой глухой тишины. Ветви над головою были покрыты нежнейшим кружевом инея, просвечивающего в слабом свете утра отчетливым сиреневым тоном. Иногда снег бесшумно осыпался откуда-то сверху, и снова наступала неподвижность.
На катке в это время никого не было, она переодевалась на скамейке и каталась совершенно одна, все по кругу, по кругу, по кругу. И это кружение в одиночестве в лесу, среди белых деревьев, вызывало у нее какие-то непонятные восторженные и смутные мечты. Она жадно дышала острым воздухом зимнего утра и не уставала.
Потом сквозь легкие ползучие облака проглядывало розовое прохладное солнце, и все сразу делалось другим. Голубело небо, слышны становились голоса отдыхающих, таял, исчезал иней, и Вета уходила с катка.
По вечерам они отправлялись с мамой на танцы, где старушки в валенках танцевали под аккордеон падекатр и полечку. И они с мамой тоже танцевали. А иногда показывали им кино по частям.
Вета окрепла и поздоровела, на щеках ее снова заиграл румянец. И больше не хотелось плакать.
К концу каникул ударил сильный мороз. Мама отсиживалась в палате, а когда Вета вышла из клуба, щеки ее обожгло, нос защипало. Было поздно. Черное-черное и огромное нависло над нею небо с тонкими и слабыми проколами дальних и редких звезд. Только свежий снег, выпавший крупными льдистыми пластинами, странно вспыхивал в свете фонарей голубым, оранжевым и зеленым, словно там неведомой щедрой рукой рассыпаны были бриллианты. У Веты мгновенно заледенели щеки, пальцы на ногах застыли, а она все бродила, потрясенная громадностью этого чужого ледяного мира, в котором люди и она сама казались слабыми потерянными снежинками. Когда она подошла к корпусу, на термометре было минус тридцать два. Эта ночь поразила Вету острым чувством причастности ее к далеким звездным мирам, космическим холодом и пыланием снежных огней, гораздо реальнее тех, настоящих, что тонули в черноте неба.
Вета вошла в полутемный вестибюль, подошла к зеркалу и всматривалась долго в таинственную его глубину, словно видела себя впервые. Как она изменилась, вытянулось лицо, губы припухли и полуоткрылись, а в расширенных зрачках дрожали далекие отражения люстры. Какие-то странные торжественные слова кружились в ней, и вдруг она поняла, что сочиняет стихи. В палате она схватила тетрадочку и огрызок карандаша и писала торопливо негнущимися пальцами, не замечая маминых удивленных взглядов и разговоров соседей. Она черкала, исправляла и писала дальше, пока не почувствовала, что это все.
Стихотворение получилось длинное, высокопарное и очень нравилось Вете.
Кто видел мира черную пустыню,
Кто видел вечности бесстрастный лик,
Кому пришлось, как мне случилось ныне,
Пылинкой космоса умчаться от земли?
Я знаю, я одна легко, как птица,
Взвилась под зачарованный покров,
Где крупными брильянтами струится
Безмерный и глубокий мрак веков.
Я вознеслась, меня ласкала вечность,
И все земное, бывшее родным,
Неслышным вихрем унеслось за плечи
И где-то там растаяло как дым.
Я слышала чудесные хоралы,
И яд бессмертья отравил меня,
И на земле теперь всего мне мало,
И лишь глаза свои любить я стала,
Где мрак и два брильянтовых огня!
Она перечитывала стихи про себя много раз все снова и снова, с разными выражениями, а потом легла и мгновенно заснула.
Утром она показала стихи маме. Мама прочитала и посмотрела на нее удивленно:
— Вета, что за странные мысли?
— Почему странные? Такая была ночь, понимаешь?
— Значит, ты теперь никого не любишь, только свои глаза?
— Ой, что ты, муся, — смеялась Вета, — это просто так. А правда ведь красиво?
