На четвертый день, в полдневный зной, донна Анна лишилась чувств.
Дон Мигель позвал одну из ее служанок. Девушка все не шла; Анна лежала как мертвая, он распустил ей шнуровку и в тревоге нащупал сердце, которое забилось под его пальцами.
Наконец появилась горничная и принесла ароматический уксус. Она опустилась на колени, желая смочить лоб своей госпоже. Обернувшись, чтобы взять флакон, она увидела лицо дона Мигеля и резким движением выпрямилась.
— Монсеньор, вам дурно?
Он стоял, держась за дверцу кареты, руки его еще дрожали, а лицо было бледней, чем у сестры. Не в силах произнести ни слова, он отрицательно покачал головой.
В карете могли поместиться трое, и дон Мигель, боясь, что у сестры опять случится обморок, приказал служанке сесть с ней рядом.
Дорога продолжалась еще два дня. Жара не спадала, пыли не убавлялось; время от времени горничная вытирала Анне лицо влажным платком. Дон Мигель беспрестанно потирал руки, словно стараясь что-то отряхнуть с них.
В Неаполь они въехали в сумерках. Встречая гроб с телом Валентины, простой народ преклонял колени: ее очень любили в городе. К горестным возгласам примешивались враждебные выкрики: противники испанской власти обвиняли дона Альваро в том, что он нарочно отправил жену умирать от лихорадки в нездоровом воздухе поместья.
Отпевание состоялось через день в испанской церкви Сан-Доминго. Брат и сестра стояли рядом. На обратном пути дон Мигель попросил отца об аудиенции.
Маркиз де ла Серна принял сына в своем кабинете, у стола, заваленного донесениями шпионов и списками политических узников или неблагонадежных лиц, арестованных по приказу наместника. Главным делом дона Альваро было подавлять восстания, а иногда и самому подготавливать их, чтобы одной сетью накрыть всех смутьянов. Он оделся в черное, но это был траур не по одной только Валентине: с тех пор как много лет назад умер сын дона Альваро от первого брака, этот по-своему верный человек всегда был в черном.
Он не пожелал узнать какие-либо подробности о смерти донны Валентины. Мигель, сославшись на то, что без матери Неаполь стал для него пустыней, спросил, нельзя ли ускорить его отъезд в Испанию.
Дон Альваро, в это время читавший только что доставленные письма из Мадрида, ответил, не повернув головы:
— Я не считаю это уместным, сеньор.
Так как дон Мигель продолжал стоять молча, покусывая губы, он добавил, давая понять, что встреча окончена:
— Поговорим об этом позже.
Тем не менее Мигель, вернувшись к себе, начал кое-какие приготовления к отъезду. Анна же разбирала вещи матери. Ей подумалось, что сыновняя любовь у Мигеля была сильнее братских чувств: они стали редко видеться, их взаимная привязанность словно бы умерла вместе с донной Валентиной. Только теперь она поняла, сколь многое изменит эта смерть в ее жизни.
Как-то утром, возвращаясь с мессы, он встретил Анну на лестнице. Ее печаль была безмерна. Она сказала:
— Вот уже неделю как я не видела вас, брат мой.
И протянула к нему руки. Горделивая Анна унизилась настолько, что произнесла:
— Увы, брат мой, я так одинока!
Ему стало жаль ее. И стыдно за себя. Он упрекал себя в том, что недостаточно ее любит.
И жизнь их вернулась в прежнее русло.
Он приходил в послеполуденные часы, когда солнце наполняло комнату. И занимал место за столом напротив Анны; она сидела за шитьем, но чаще работа праздно лежала у нее на коленях. Оба хранили молчание, через приоткрытую дверь из комнаты служанок доносилось умиротворяющее жужжание прялки.
Они не знали, чем занять время. Попытались было снова читать, но Сенека и Платон потеряли всю свою прелесть: ведь теперь их не произносили нежные уста Валентины, не разъясняла ее улыбка. Мигель рассеянно перелистывал книгу, прочитывал несколько строчек, затем брал другую и так же быстро ее откладывал. Однажды он нашел на столе латинскую Библию, которую перед отъездом в Базель или в Англию оставил Валентине какой-то неаполитанский родич, перешедший в евангелическую веру. Дон Мигель стал раскрывать ее то в одном, то в другом месте, как делают обычно, когда гадают по книге, и прочел наудачу несколько строк. Потом вдруг остановился, небрежно отложил Библию, но, уходя, взял ее с собой.
