– Я потеряла счет нашим поворотам, – вдруг произнесла Беатрис.
Эти слова только частично разрушили чары между ними. Она ведь околдовала его!
– И я тоже.
Тем не менее они продолжали кружить в нише.
– Мы все еще танцуем «Дженни на ярмарке»? – спросила Беатрис, тяжело дыша. Глаза у нее стали большими от возбуждения.
Он испытывал не меньшее.
– Не совсем, – сказал Грей и склонил голову так, что его губы оказались всего на расстоянии человеческого волоса от ее губ. – Думаю, что музыканты назвали бы это вариацией на тему танца.
Мгновение он ничего не предпринимал, чтобы дать ей возможность запротестовать против того, что он собирался сделать. Они оба знали, что он сейчас сделает. Но Беатрис не возражала, и Грей накрыл ее губы своими, и ее ответ на его поцелуй вызвал у него восторг. Она потянулась к нему со всей готовностью женщины, которая только-только открывает свою власть над мужчиной. А она явно была значительной, раз Грею казалось, что он не может прекратить пробовать ее губы на вкус, несмотря на все предупреждения, которые посылало ему его сознание.
А после того, как Беатрис открыла рот, чтобы впустить его язык, даже совесть замолчала. На Грея накатывали волны желания, он страшно хотел эту женщину, чувство напоминало ненасытный голод. Потом Грей поднял одну руку и притянул к себе ее голову, другой продолжая обнимать Беатрис за талию. Он целовал ее глубоко и страстно. Вкус ее губ напоминал апельсины, а пахло от нее розовой водой, от этой смеси, которая казалась такой женственной, кружилась голова. И как кто-то мог говорить, что у нее мальчишеские повадки? Грей с готовностью нырнул в эти опасные глубины.
И каждый раз, когда ему требовалось передохнуть, он делал лишь один глоток воздуха и снова целовал ее, снова нырял в эту пучину, снова и снова, пока не понял, что может взорваться, если не удастся пойти дальше. А дальше было идти нельзя. Поэтому он стал целовать ее закрытые веки, милую щечку и сладкую раковину ее уха.
Но поцелуев было недостаточно. Он хотел ласкать все ее тело, соблазнять и возбуждать ее, как она возбуждала его. Грей прижал губы к ее виску, опустил руки ей на плечи и стал мять их сквозь тонкую ткань ее платья, таким образом пытаясь не сделать то, что он не должен был делать. Нельзя было вести рукой к ее груди и ласкать запретные части ее тела.
– Мне… нравится эта вариация танца, – выдохнула Беатрис.
И ему она тоже нравилась. Господи, помоги! Но Грей не смог себя остановить и выпалил:
– Может, усовершенствовать ее?
Пульс на виске у Беатрис под его губами забился сильнее.
– Не понимаю, как вы сможете это сделать.
– Я сделаю все, что вы пожелаете, – прохрипел Грей, преднамеренно повторяя ее слова, которые она произнесла, когда они только начинали урок танцев.
К его удивлению, она потянулась к его уху и прошептала:
– В таком случае обязательно усовершенствуйте эту вариацию… если можете.
Он сдался своим желаниям, снова накрыл ее губы своими и опустил руку ей на грудь.
Беатрис замерла на месте. Рука Грея лежала у нее на груди. Ее нужно оттуда столкнуть. Нет, ей следует оторваться от его губ и высказать ему все, что она думает о его поведении. Этому она научилась еще с дядей Эрми. Хотя это никогда не срабатывало. От дяди Эрми можно было отделаться, только уйдя или пригрозив рассказать все своему брату.
Но Грей – это не дядя Эрми. Его поцелуи приносили ей невероятную радость, и он не пытался завуалировать свои ласки, как дядя Эрми, он действовал открыто. И эти порочные ласки были приглашением к приключению, которое ей страшно хотелось принять.
Беатрис сама оторвалась от губ Грея и заметила:
– Это очень интересная вариация.
Они так и стояли в нише, а его глаза горели как голубое пламя – две голубые искры в нише, в этом укрытии, где было не так светло, как в остальной части зала. Беатрис не отводила взгляда и смело смотрела на Грея. Он издал низкое рычание и затем прижал ее спиной к стене за роялем и снова принялся целовать.
Но этот поцелуй отличался от предыдущих. Это был поцелуй хищника, яростный, горячий и брутальный. Он должен был бы напугать Беатрис, заставить ее оттолкнуть от себя мужчину. Но ничего подобного не произошло. Как такое могло произойти, если каждое движение его языка, его руки у нее на груди приносило невероятное удовольствие и будто вливало в нее жизнь?
