Получив первый заказ на полноценную автобиографию, я испытала нечто вроде облегчения: книгу надо было сделать максимально интересной. Времени оказалось предостаточно, я написала весьма неплохой текст и получила гораздо больше денег. Но я никогда не стремилась создать великий роман и не тешу себя иллюзиями, что моя писанина – это искусство. Полагаю, некоторые люди – моя мама, например – скажут, что я с радостью прячусь за объектами. Может, они и правы. А почему нет? Мне нравится писать за других, нравится быть автором-«призраком». В этом есть своя прелесть – уловить голос другого человека и рассказать его историю как можно увлекательней. Очень часто я думаю, что отдаю им должное, и мне этого достаточно.
Ну, так кто же будет на этот раз? Я обожаю своего агента, хотя, кроме профессиональных интересов, у нас нет ничего общего. Общение с Женевьевой идет мне на пользу. Она не терпит мою хандру и неврозы. Она очень быстрая и деловитая. Только намекни, и она подыщет хорошую сделку, продаст права на перевод всему миру через кучу субагентов, проведет переговоры по серийным продажам, установит гонорар. И все это – с безупречным макияжем, в бледно-розовых костюмах, сшитых на заказ, и шарфе, разрисованном веточками сирени и изящно продетом в отворот над верхней пуговицей. Ухоженные ногти, строгая короткая стрижка, смягченная мелированием, короткие ноги и толстые лодыжки. Последние два пункта, к счастью, скрадывают крошечные ступни в дорогих туфлях на высоком каблуке. Женевьева всегда настолько хорошо выглядит, что я не могу представить, какой она встает по утрам. Рядом с ней я неизменно чувствую себя настоящей развалиной, хотя ничего такого она не говорит.
Но под этим лоском Женевьева просто огромна. И никуда от этого не деться. Безупречная одежда и макияж – что-то вроде сладкого камуфляжа, скрывающего ее могучие габариты. Я не понимаю, почему она такая крупная. Кажется, ест она немного, а маленькие ноги и руки явно свидетельствуют о том, что объем, данный ей от природы, существенно меньше. Может, она тайком устраивает пирушки. Впрочем, что бы она ни делала, это не важно. Я не могу представить Женевьеву другой. В ней есть что-то уютное, и это страшно привлекает. По-моему, ей самое место в телевизионных программах, уверяющих, что если ты толстый – в этом нет ничего плохого. Женевьева настолько комфортно чувствует себя в этом теле, что подчас и мне хочется набрать фунтов тридцать. Над воротником двойных подбородков – одно из самых изящных и красивых лиц из всех, что мне встречались. Черты тонкие, идеальные. Темно-синие глаза, очаровательный курносый нос и рот, словно бутон розы. А за ее нежную, как у младенца, кожу я бы душу продала.
У нас с Женевьевой прекрасные отношения. Она верит в меня как в профессионального писателя и на этой основе может сделать выводы обо всем остальном, но расспросы о моей личной жизни никогда не заходят дальше формальностей. Я никогда не раскрывала перед Женевьевой душу, никогда не взваливала на нее свои проблемы. Правда, о ее личной жизни я тоже почти ничего не знаю. Это можно счесть отсутствием интереса, но я предпочитаю думать, что дело в нежелании показаться назойливой, и очень ей благодарна. Женевьева не навязывается – если бы так поступали все, – но при этом заботится обо мне. Да, именно так. В рамках профессиональных отношений она с любовью трясется надо мной и кудахчет о моей карьере, будто наседка.
– Так ты ее знала? – спросила Женевьева, как только я вошла.
– Кого?
– Астрид Маккензи.
– Видела ее на улице, здоровалась. Но близко мы не общались.
– А я видела ее вчера вечером, – торжествующе объявила Женевьева. – Присаживайся, дорогая.
Я осторожно села – стулья для посетителей кажутся тщедушными. Бог знает, что случится, если она когда-нибудь решит испытать их своим жутким весом.
Кабинет Женевьевы похож на огромный сервант. В нем царит такой дотошный порядок, что мне становится неловко. Насколько мне известно, все данные она хранит на дисках. На столе ни клочка бумаги, ни рукописи. Долгое время я думала, что здесь нет ни факса, ни картотечных ящиков. Но однажды случайно открыла одну дверь – искала туалет – и нашла встроенный шкаф, в котором они обнаружились. И не только они. Вместе с факсом и картотечными ящиками в шкафу находились: маленькая раковина, холодильник, электрический чайник, полка с бутылками шампанского, ведерко для льда, несколько стаканов и кружек и большой флакон «Гуччи Раш». Кстати, я этот запах терпеть не могу.
