Она сознательно забрала в сторону, обходя его, но он спросил, обернувшись:
- Это кто, поп служил вам панихиду?
И только тогда понял, что вопрос получился совсем нелепый, когда казачка, скосив на него строгие белесые глаза, ответила вопросом же:
- Ну, а как же не поп?
- Гм... Конечно... Как-то он все-таки... И кто же он такой? - несвязно забормотал художник.
- Как это кто такой?.. Отец Лука! - еще строже ответила женщина и яростно пошла вперед, заметно пыля левой ногой при каждом танцующем втором шаге.
II
В этот день за обедом рыжебородый Лука был более, чем обычно, строг к своему выводку, плотно обсевшему круглый обеденный стол.
Отправляя в полнозубый рот, отлично приспособленный для речей, пения и обедов, ложку за ложкой, он взглядывал исподлобья то на одного, то на другого из детей и говорил, выбирая из своего голосового богатства только средние, глухо рокочущие ноты:
- Почему, Степан, не подвинешь ты солонки Евфалии, чтобы не тянулась она через весь стол?.. Не-ве-жа!.. Вы живете, как на острове, и должны все держаться друг за друга зубами и помогать... а ты даже соли сестре подать не хочешь!
Степан, старший, лет шестнадцати, очень широколобый и плотный, больше, чем все остальные, похожий на отца и с такими же круглыми желтыми глазами, отозвался, чуть усмехнувшись:
- Нужно же понять, что она за солью тянется!.. Зачем ей соль? Разве борщ несоленый?
- Для меня - несоленый, да! - отозвалась Евфалия, откачнув черноволосую голову, выпятив острый подбородок и в то же время заострив кпереди плечи, что означает у девочек-подростков по четырнадцатому году недоумение, обиду и вызов.
- Тебе соль не нужна, мне вот тоже не нужна, а ей понадобилась после того, как половину тарелки съела... почему это?
Так как Лука глядел в это время на среднего сына, пятнадцатилетнего Евтихия, то он, подумав, ответил:
- Ясно: соляной кислоты в желудке мало.
Он был горбоносый, похож на армянина, как мать, сухощав и лупоглаз.
- Петр! Утри нос! - свирепо поглядел в это время Лука на младшего, белоголового, лет семи, вытер усы салфеткой и заговорил:
- Вот ты понимаешь, Евтихий, насчет кислот, - меня этому не учили, - и мог бы из тебя доктор выйти, а ты исключен из школы за мое поповство и должен кресты строгать... Однако не пеняй, - живешь ты на свежем воздухе и ешь вволю... цени это!.. Между прочим, займись механикой... И ты тоже, Степан... У вас есть свои деньги, купите книги... И говорить! Механике и говорить!.. Два эти искусства - основа у нас всего!.. В сарае работаете вместе, - говори друг с другом, говори, - понимаете? - а не молчи!.. Только дураки молчат, потому им сказать нечего, а вы - спорь!.. И не в два слова спорь, а целой речью... Также могилы когда копаете... А когда отдыхаете, сломанные часы почини, примус поправь, - вот какой должен быть ваш отдых... Дарья! Сиди прилично!
Дарья, лет десяти, такая же белобрысая, как Петр, и сидевшая с ним рядом, в это время вздумала ущипнуть братишку за голую коленку, и он пискнул.
- Дом у нас кладбищенский: арендатору полагается жилплощадь... Уплотнять его здесь некем, - от этого мы избавлены... А церковь, из которой я ушел сюда, говорят, не сегодня-завтра закроют: хор имели, а певчих не страховали!.. Теперь из страхкассы иск предъявляют в пять ты-сяч, а?.. Где им такую сумму собрать! Ни за что не соберут! Значит, прикроют... Теперь вопрос: куда оттуда отец Афанасий пойдет?.. А мне аренда дана на пять лет!.. Еще, значит, вам обеспечено четыре года... четыре же года - это срок!.. Через четыре года даже и Петру будет одиннадцать! Петру одиннадцать, Дарье четырнадцать, а тебе, Степан, двадцать! Ка-ко-во?..
Так как приземистая, в синем, попадья собирала в это время тарелки от борща и устанавливала гору их на кастрюле, чтобы отнести в кухню, Лука подмигнул ей как будто даже несколько удивленно:
- Каково? Двадцать!.. Тогда пусть женится, если хочет, и - на свои хлеба... Евфалия - замуж выйдет... Евтихий - он тоже со счетов долой через четыре года... Останутся, стало быть, двое с нами: Дарья и Петр... Та-ак!.. Покупайте книги, какие нужно, Степан и Евтихий, я тоже буду вместе с вами механике учиться!
