Платье от Холстона стягивает мои бедра, как веревка — шею висельника, по икрам бегут мурашки.
— Люси, ты ведь этого не сделаешь?
Еще как сделает. Уже сделала. Поздно метаться.
— Всего полдюйма, моя прелесть. Я не так страшна, как меня малюют.
Люси с достоинством королевы усаживается в кресло с прямой спинкой и изящно скрещивает безупречные ноги.
— Как только ты завербуешь еще одного клиента, твоя попка снова станет как орех.
Здравствуй, хорошо забытый комплекс неполноценности. На часах пять утра. Я устала, и у меня снова жирная задница. Явно не мой день.
— Инцидент исчерпан? — сухо спрашиваю я.
— Вполне.
В комнату входит йоркширский терьер и тычется носом в колени Люси. Она гладит собаку, та смотрит с нескрываемым обожанием. У меня устойчивое впечатление, что терьер не всегда был терьером. Люси вскидывает глаза — черт, снова прочитала мои мысли.
Проклятье!
Люси улыбается и треплет собаку по холке.
— Смотри же, Ви, не повторяй ошибок.
— Даже не сомневайся, Люси, — с чувством отвечаю я, так как не имею ни малейшего желания провести остаток дней в шкуре какого-нибудь пекинеса.
Я ухожу. «О, моя боль, я твой король! Я твой король, моя ты боль!..» — воет радио в лифте. Неужели Люси и правда может во мне не сомневаться?
И при мысли, что я только что солгала дьяволу, у меня трясутся поджилки.
Ночь проходит в кошмарах. Мне снится, будто я горю в камине у Люси и не могу выбраться, потому что моя задница раздулась и я застряла, словно Винни-Пух в кроличьей норе. А бармен моей мечты хохочет замогильным голосом, как все Адамсы, вместе взятые, и показывает пальцем на мои бедра. В первый раз за два года я не уверена в правильности своего выбора. Я ворочаюсь с боку на бок, но солнце, несмотря ни на что, встает, я выбираюсь из постели и смотрюсь в зеркальный шкаф-купе. Я слишком хорошо помню, что у меня было еще совсем недавно: двухкомнатная квартирка в Ньюарке, убойная работа в бухгалтерии и Марв. И я еще сомневаюсь, стоило продавать душу или не стоило?
Я мокну в ванне несколько дольше, чем обычно, не спеша одеваюсь и отправляюсь в бутик. По понедельникам народу обычно мало, но мне нужно чем-то занять мозги.
Первое, на что я обращаю внимание на улице, — необычное скопление бомжей. Да, помню, это Нью-Йорк, здесь водятся бомжи, хотя обычно они не высовываются. Налоги у нас ого-го, отсутствие души от них не освобождает (как будто у агентства «Блумберг»[9] денег мало), и мы имеем право за свои кровные не наблюдать бомжей с утра до ночи. Везде должно быть чисто. Ну почему именно сегодня, когда я и без того нервничаю из-за задницы, еще и бомжи попадаются на каждом шагу?
Самоуверенность постепенно возвращается. Интуиция, не раз выручавшая, не подводит и сегодня, и, невозмутимая, как Билл Клинтон, я продаю сумки, будто завтра наступит конец света.
Продажа сумок очень способствует прогрессированию пофигизма. Не успеваю я снова стать Толстокожей Ви, как является Паоло. На нем алая пелерина от Либераче[10]. Вырядился, нечего сказать — просто смех разбирает. Да-да, знаю, что вы подумали: дизайнер в пелерине может быть только гомиком. Должна вас разочаровать, друзья мои: Паоло — натурал. Да, он легко перечислит все клубы, где можно снять мальчика, он с закрытыми глазами завяжет галстук полувиндзорским узлом, он назовет правильные рестораны, в которых надо время от времени мелькать, — потому что, как вам известно, дизайнер, если он хочет добиться успеха, просто обязан быть гомиком.
Я пыталась убедить Паоло официально признать себя геем, но он и слушать не желает. В один прекрасный день его засекут, когда он будет снимать проститутку или совать чаевые в трусики стриптизерши где-нибудь у канадской границы, — журналюг везде полно. Однако Паоло хочет полной независимости. Наивный!
Я тащу «Пост», Паоло отпирается. У него и в мыслях не было от меня уходить. Что-то верится с трудом. Мы обсуждаем судьбу эскизов, Паоло бьет себя кулаком в грудь, я все равно сомневаюсь, но делаю вид, что его энергичная жестикуляция меня убедила. Пусть пока поживет.
Сразу после ланча (в «Вокруг пальца» кухня, как всегда, бесподобная) в бутик заваливает Шелби и начинает делать одной ей понятные знаки. Черт, какая-то игра в шпионов. Я закатываю глаза: быть ментором Шелби — сомнительное удовольствие. По законам Преисподней я должна ее выслушать.
