Журналист считал, что не все еще выяснено относительно машины. «Госпожа Прадье, — писал он далее, — была вполне в состоянии сама отремонтировать свою машину, не обращаясь за помощью к мужу, и даже вопреки его воле. Она располагала деньгами и могла сама поехать в гараж, как раньше неоднократно и делала». Хроникер не понимал, как это машина, несколько недель простоявшая без ремонта, могла вдруг взять и поехать.
И наконец, он вновь возвращался к вопросу, заданному слушательницей «Европы-1» относительно котла отопления. В полиции, видимо, принимали Луи Прадье за круглого идиота, если полагали, что он не принял бы никаких мер, чтобы заставить поверить в бегство жены. А ведь кроме каких-то кусочков ткани, костей, что еще нашли в топке? Ничего. А в доме? Ни единого следа крови. Следователи считали, что Прадье разрубил труп в ванне, затем пустил воду и смыл всю кровь. Но не нашли ни топора, ни капли крови. Или труп госпожи Прадье целиком засунули в топку? Да ведь это невозможно!
Нечего сказать, статья вызывала опасения, но Ольга решила, что судьи и полицейские не обратят на нее особого внимания на данном этапе следствия: в полдень по радио сообщили, что взятая на анализ сажа из дымохода содержала избыточное количество животного жира. Вся труба дымохода и входное отверстие были покрыты толстым слоем жира.
Видимо, это открытие сыграло решающую роль, так как уже вечером стало известно, что Луи Прадье предъявлено официальное обвинение в убийстве. Бизнесмен попытался протестовать, доказывал свою невиновность, утверждая, что у жены с некоторых пор появилась привычка сжигать всякий мусор, и когда он по вечерам приходил домой, по всей вилле ощущался ужасный запах.
Когда выяснилось, что Луи продолжает бороться и хочет себя обелить, Прадье обозвали отвратительным циником. Это был пик напряжения. Впервые о деле заговорили и в клинике. Медсестра как-то сказала Ольге:
— Надо же, какое хладнокровие! Говорить такие вещи! Я, конечно, не знала этого типа, но, наверное, своей бедной жене он устраивал кошмарную жизнь.
Ольга взглянула на нее исподлобья.
— Кто знает? — шепнула она.
— А вообще интересно, — снова начала сестра, — может, этот Прадье не одну ее убил. Посмотрите, так быстро все не кончится. Вот только странно, что нигде не печатают фотографии убитой. Я где-то читала, что их так и не нашли.
— Любопытно! — сказала Ольга. — А что говорит Прадье?
— Не знаю. За него нечего беспокоиться, такой всегда найдет объяснение. Прямо чудовище!
Это слово Ольге не понравилось.
— Вы что, его ненавидите? Как можно верить всему, о чем пишут в газетах?
— Да я и не верю, вот только он очень напоминает мне отца. Тот тоже издевался над мамой. Она, бедняжка, даже умерла от горя. Никогда ему этого не прощу!
На следующий день с носа сняли повязки, и Ольга очень радовалась, увидев, что он в точности такой, как она хотела. И швов почти не было видно.
— Ну как? — спросил доктор Жерар, поднеся ей зеркало. — Нравится?
— Изумительно, — прошептала она. — Я стала совсем другая.
И тихонько заплакала. Доктор Жерар растрогался и по-отечески пожурил:
— Ну-ну! Если будете плакать, ваш новый носик ужасно покраснеет, и вы станете совсем некрасивой.
Ольга нервно рассмеялась. Ей хотелось без конца любоваться своим лицом, и доктор Жерар велел принести ей трельяж, чтобы она могла видеть себя в профиль.
— Смотрите, — сказал он, — вы стали похожи на актрису Мартину Кароль.
— Ну что вы, доктор!
Но Ольга и сама была очарована. И светлые волосы так шли к изменившемуся лицу!
— Надо следить за собой и еще долго продолжать лечение, — сказал хирург, — если бы вы выписались сейчас, то от сухого льда, который мы вам прикладывали, нос стал бы фиолетовым, и белым проступили бы швы. Чтобы этого не произошло, надо запастись терпением. А иначе могут появиться острые боли.
Затем он пошутил:
— Через три месяца выйдете замуж. А через год уже родите малыша. Учтите, я хочу быть его крестным отцом.
В ответ Ольга только блаженно улыбалась. Дело об убийстве, муж, вся ее прошлая жизнь сразу отошли на второй план. Это было второе рождение, и Ольга, вернувшись к себе в палату, напрочь забыла о газетах и приемнике. Устроившись у зеркала в ванной, она стала делать себе разные прически, изучать свое лицо. Жаль только, что ей категорически запретили косметику, с макияжем эффект был бы потрясающий. Теперь никто не смог бы опознать в Эдит Рюнель серенькую, некрасивую Ольгу Прадье.
