Везение. Странная штука. Например, мне не везет с ресторанами. Каждый раз, когда у меня появляются деньги, чтобы сходить в ресторан, каждый раз, когда я собираюсь в какое-то новое модное заведение, грозящее вырваться в десятку лучших, ресторан будет закрыт. Потому что сработала пожарная сигнализация. Или у них был пожар. Или там кого-то убили буквально десять минут назад, или они обанкротились, или вообще не работают во вторник вечером или в среду в обед. Или там снимают кино. Мироздание явно пытается мне что-то сказать. Но я еще не разобрался, что именно.
Так же мне не везет с работой. Небольшая поправка: однажды все-таки повезло. Мне было девятнадцать, я путешествовал по Эквадору и внезапно устроился на должность куратора по текстильным изделиям в одном музее в пригороде Кито. Я ехал в поезде и разговорился с Рафой, директором музея. Он пригласил меня посмотреть экспозицию. А потом предложил работу. У меня почти кончились деньги, и я с радостью согласился. Я думал, меня возьмут подметать залы или сидеть-охранять особенно ценные экспонаты.
– Будешь куратором по текстильным изделиям, – сказал Рафа.
Я рассмеялся. Но он не шутил. Я объяснил, что слабо себе представляю, что такое текстильные изделия, совершенно не интересуюсь текстильными изделиями и работал до этого только кассиром в супермаркете. И еще ставил штативы.
– Это неважно. Главное, чтобы ты понимал разницу между семьюдесятью и тридцатью. Так мы поделим твою зарплату: семьдесят процентов – мне, тридцать процентов – тебе.
Он объяснил, что мог бы устроить на эту должность кого-нибудь из своих родственников или друзей, но Кито – маленький городок, и со временем станет известно, что это именно родственник или друг, чьи познания в текстильных изделиях не идут дальше умения застегивать пуговицы на рубашке. Другое дело – молодой специалист, англичанин, выпускник всемирно известного университета.
– Я не учился в университете.
– Ты не понимаешь правил игры, – сказал Рафа. – В этой игре ты можешь окончить любой, какой хочешь, университет. Даже не выходя из кабинета. Даже не прочитав ни одной книжки.
– Я почти не говорю по-испански. Знаю всего сотню слов.
– Ты здесь не для того, чтобы говорить по-испански. Ты здесь для того, чтобы… курировать текстильные изделия.
– Но когда-нибудь все раскроется…
– Когда-нибудь – да, – сказал Рафа. – И тогда я скажу, что ты – международный мошенник, обманувший меня, простого, доверчивого директора скромного краеведческого музея, и буду в ярости рвать на себе волосы. Рвать и метать.
Пожалуй, это был лучший год в моей жизни. Я был не просто куратором по текстильным изделиям, возглавлявшим отдел текстиля, я был единственным человеком во всем отделе. Поскольку средства на экспонаты мне не выделяли, я решил, что текстильные изделия прекрасно курируют себя сами, ходил на работу два раза в неделю, чтобы пропустить по стаканчику с Рафой, и подрабатывал частными уроками английского.
Даже не знаю, почему я уехал. Я частенько жалею, что не остался курировать текстильные изделия. Перед самым отъездом Рафа надоумил меня украсть несколько не особенно дорогих экспонатов и продать их перекупщикам. Какие-то изделия народных промыслов. Иногда я задаюсь вопросом, не исчерпал ли я одним махом все отпущенное мне везение на трудоустройство; или, может быть, продал что-то такое, чего не следовало продавать.
* * *
Звоню в дверь к Хлое.
– Это я, Бакстер. Может быть, ты меня помнишь? Мы пару раз встречались у Джо’на. Прошу прощения за беспокойство. Уделишь мне минутку?
Я не знаю, как лучше сделать. Может быть, просто выпалить все с порога и бежать без оглядки?
Хлоя растерянно хмурится.
– А, да. Входи, Бакстер.
Она впускает меня в квартиру. И я вхожу. Вместо того чтобы выпалить все и бежать. В квартире Хлои есть то, чего нет в моем доме: чистота и порядок, много света и воздуха, дорогая, со вкусом подобранная обстановка. Хотя насчет вкуса, наверное, можно поспорить.
– Как-то неожиданно, – говорит Хлоя.
– Да. Извини. Это все странно… но Джо’н вообще странный, да? Он попросил передать… Джо’н попросил передать… что у вас с ним… э… у вас с ним все кончено.
