Теперь я понимаю, что так много тревожилась по мелочам, потому что все важное — главным образом здоровье и безопасность моих детей и других членов семьи — вызывало слишком сильный страх. Я не могла сосредоточиться и удерживать внимание, я стала обо всем забывать, ронять, разбивать и терять вещи. Я задержала диссертацию, а вскоре стала нарушать дедлайны по книгам. Я спала все меньше, продолжала набирать вес и вымещала злость на детях. И сколько я себе ни обещала больше на них не орать, ничего не менялось.
Я срывалась на детей постоянно.
Как я перестала срываться
В конце концов побороть срывы мне помогла не сила воли и не советы гуру. Ничего не менялось, пока я не прислушалась к человеку, который знал меня лучше всех: к своему мужу. Тот уже несколько месяцев твердил, что у меня, вероятно, расстройство сна, а я отказывалась его слушать, потому что ну, сами понимаете, кто слушает мужа? Но он не отступал, и я записалась к сомнологу, который в итоге поставил мне диагноз и прописал лечение. Я начала лучше высыпаться.
Здоровый сон стал первым и самым важным шагом к изменениям, потому что у меня появились силы. Чем лучше я высыпалась, тем меньше раздражалась на детей и реагировала на их выходки. Я стала более внимательной и уже не уезжала со стоянки со своей любимой дорожной кружкой кофе на крыше авто. (Кофе я по-прежнему пила, не подумайте ничего такого.) Мне стало легче справляться с рабочими обязанностями, и я не чувствовала себя неудачницей в профессиональной сфере. У меня появилась энергия даже на физическую активность. Тогда я этого не понимала, но крепкий сон, физическая активность и работа помогли мне успокоить нервную систему, охладить тревожные кнопки и снизить вероятность срывов.
Благодаря всему этому у меня появилась энергия и мотивация для работы с психотерапевтом.
Здоровый сон стал первым и самым важным шагом к изменениям.
Ах, психотерапия. Этим словом эксперты разбрасываются как блестками: как и блестки, издалека терапия кажется очень заманчивой, но при ближайшем рассмотрении оказывается очень муторным делом. Несмотря на всю мою любовь к блесткам (хотя кого я обманываю — я их ненавижу; вам когда-нибудь приходилось убирать блестки?), я бы хотела описать процесс своей терапии более основательно. Поэтому далее я перечислю, как она мне помогла. (Для сведения: многие из этих преимуществ можно получить, поговорив со священником, которому вы доверяете, с психологом, коучем или врачом, а также на занятиях группы поддержки для родителей.)
На сеансах психотерапии я смогла спокойно выпустить пар, при этом не чувствуя себя ужасно. Ни один другой опыт не способствует столь мощному эмоциональному освобождению, как откровенный рассказ о худшем и даже некрасивый рев в присутствии человека, которому вы доверяете. Особенно когда вы знаете, что этот человек слушает и ничуть вас не осуждает. Но самое прекрасное в том, что, как только вы выйдете из кабинета психотерапевта и закроете за собой дверь, все худшее останется за этой дверью и вам не придется сталкиваться с ним вновь до двух часов следующей среды!
Я поняла, в чем заключаются мои родительские трудности. Вам, наверное, кажется, что поскольку я специалист в сфере психического здоровья, то должна была как-то «сама догадаться» об этом. Но нет. В том, что касается воспитания детей, я была как тот ленивый учитель физкультуры, что горазд раздавать советы, но сам не применяет их на практике. На сеансах психотерапии мы говорили о моем детстве, и благодаря этим беседам я поняла, почему мои тревожные кнопки стали именно такими и какая динамика и поведение заставляют их вспыхивать, а меня — реагировать. Я смогла разобраться в ситуациях, которые раньше казались мне непредсказуемыми и неконтролируемыми, в том числе в причинах моих срывов на детей.
Психотерапевт помог мне взглянуть на ситуацию объективно. Одна из главных проблем современных тревожных родителей, помешанных на самопомощи в наш век круглосуточных новостей, экспертов по воспитанию и соцсетей, — это постоянный поток чужих мнений, что нужно и что не нужно делать. А еще непрерывная информация обо всех нежелательных последствиях для наших детей, если мы не будем все делать правильно. Причем нередко эти мнения ничем не обоснованы и противоречат друг другу. На меня ежедневно обрушивался целый шквал таких мнений, и в результате я совершенно потеряла способность объективно оценивать что-либо. Мой родительский компас превратился в GPS-навигатор, которому постоянно приходилось перестраивать маршрут, отправляя меня в разных направлениях, причем ни одно из них не приводило туда, где мне хотелось оказаться. На сеансах мы проанализировали многие советы по воспитанию, мои тревоги и беспокойства и разложили весь этот умственный хлам по полочкам, как в том телешоу, где в дом хламужника приезжают специалисты по уборке и наводят порядок. В итоге я каждую неделю выходила из кабинета психотерапевта с несколькими полезными мыслями, которые помогали мне продержаться до следующего сеанса, а все ненужное оставляла на полу ее кабинета в метафорическом мусорном мешке с пометкой «на выброс».
