Речь врага поражала ум удивительной стройностью. Способность Аарета сочетать в себе крайнюю жестокость с такой развитой чувствительностью казалась загадочной, и разгадать ее было крайне важно… А между тем, Владен почти изнемогал. Он чувствовал, что еще немного – и случится одно из двух: он либо поймет наконец истинную суть своего противника, либо останется здесь навсегда.
– На свете не счесть вещей, которые мы воспринимаем по-разному, в зависимости от того, красивы они или нет. Когда человеку перерезают горло в канаве на темной улице ради кошелька с мелочью, это кажется нам отвратительным. Но когда увитая цветами жертва лежит на яшмовом алтаре и жрец заносит над ней покрытый священными письменами нож во имя великих богов, сам смысл происходящего изменяется в наших глазах. Телесная любовь двоих мужчин или двух женщин, или сожительство близких родственников, в обыденной жизни противные природе и людским обычаям, приобретают совсем иной оттенок, будучи перенесены в ароматные дебри этого сада или в стены этого дворца. Разве не проявляется в такой любви особое вдохновение, которое тем острее, чем запретней творимое? Разве само неповиновение принятым среди смертных законам не делает ее утонченнее?
О, красота стоит выше всего на свете и способна со многим примирить человеческое сердце! Вбирать ее в себя тем легче, чем необычнее избранный способ или острее вкус недозволенности. Людоедство, с такой брезгливостью отвергаемое людьми, становится изысканной трапезой, когда блюда приправлены пряностями, украшены цветущими гирляндами и благоухают розовыми лепестками… Насилие над женщиной или ребенком может быть превращено в такой искусный и волшебный ритуал, что ни у кого не вырвется обвинение, а будет сказано: "Как изящно, с каким тонким вкусом это сделано!" И это будет истиной, ибо истина – в красоте, а красоту невозможно взвесить, или разделить на добрую и злую, или исчерпать до дна…
Густой запах цветущих растений оболакивал легкие и отравой вливался в кровь. Боль в груди вдруг сделалась такой нестерпимой, что сердце то и дело замирало, нарушая свой привычный ритм. А хуже всего было то, что Владен по-прежнему не мог увидеть говорящего. Сад оставался замкнут; слово, лежавшее в основе его ядовитой магии, было связано с тем, какой облик выбрал для себя противник Дийнастинов, но найти этот разбивающий ключ Владену никак не удавалось. Волшебник метался среди цветов, узорных тканей и резного камня, понимая, что еще немного – и он вынужден будет вернуть себе свой настоящий образ, и тогда схватка будет проиграна.
– Ты достигнешь настоящего совершенства в миг, когда граница между явью и иллюзией для тебя исчезнет. Когда ты поймешь, что ничто не может помешать тебе воплощать самые тайные, самые причудливые грезы, а самые странные поступки не вызывают у тебя протеста, что ты способен судить о них лишь как о части мозаики или цветном мазке, нанесенном кистью на серый холст бытия. Когда слова "нельзя", "несправедливо" и "не должно" потеряют для тебя всякий смысл. Только тогда, не раньше, ты узнаешь, что такое свобода и полнота ощущений!
Нынешний вид последователя Ночи был настолько эфемерен и причудлив, что распознать его казалось невозможным. Выхода не было.
– Надеюсь, ты хорошо усвоил преподанный мной урок. Человеческая душа вечно ищет неземной высоты и неземного восторга. Какая разница, откуда они приходят, если удается познавать и чувствовать больше, тоньше, разнообразнее! Разве то, что дарит тьма, менее сладостно? Разве то, что дарит свет, более изысканно? Думай об этом, думай день и ночь! У тебя осталось не так уж много времени.
– И ты совсем не боишься гнева своего темного господина, когда покушаешься на долю в божественном знании истины? – выдохнул Владен. У него больше не оставалось ни сил, ни возможности сопротивляться. Человеческое тело, такое привычное в обычном, немагическом мире, здесь тяготило своей уязвимостью. Он приготовился умереть.
Голос невидимого собеседника зазвенел и рассыпался вокруг сотнями переливных трелей. Это было чем-то невообразимым. Волшебник замер, оглушенный и до глубины души потрясенный этим смехом. С глаз его как будто упала пелена. Он теперь знал, с кем говорит. Аарета, владетеля прибрежного царства, покорителя Семиречья, смертельного врага Дийнавира, давно не было. Оставалась только полая кожура для силы, однажды выпившей его человеческую суть…
