Да, вы уже поняли, что теперь мудрецу предстояло найти душу огня, а чтобы найти душу огня нужен, как нетрудно догадаться, сам огонь. Мудрец заранее знал это, поэтому захватил с собой и огниво, и вязанку дров. Мы бы с вами наверняка поленились тащить за собой в такую даль не то что вязанку дров, а даже и огниво, однако мы с вами — отнюдь не мудрецы, да и не стремимся мы с вами к тому, чтобы постичь чью-то там душу, тем более душу огня. Мудрец же не только знал много, но и знал то, ради чего он так много знает. Где же в огне его душа? Мудрец пока еще не знал этого, но он знал твердо, что очень скоро он это узнает, потому что, в отличие от нас с вами, мудрец был мудр. И он увидел эту душу! И не только увидел, но сразу же понял: это именно она — душа огня! Стоило только огню разгореться, как среди его языков — оранжевых, алых, пурпурных — мелькнуло что-то. Мы бы с вами и не заметили того, что что-то там мелькнуло в пламени. А мудрец заметил. И вы даже уже знаете, почему. Конечно, потому что мудрец был мудр. И не было никого в мире в те поры, о которых речь, кто был бы мудрее того самого мудреца. И не было прозорливее и наблюдательнее его во всем свете. И увидел мудрец, как мелькнула среди огня маленькая ящерка. Как же не горит она? Что делает она среди пламени? Разве не хочется ей выскочить прочь из костра? Мы с вами думаем, что в огне ящерке плохо, что она там сгорит непременно. Думаем мы так потому, что не знаем главного — не знаем мы того, что ящерки в огне не горят, потому что огонь — их стихия. Нет, конечно, не все ящерки среди пламени чувствуют себя как дома, и даже не как дома, а просто дома. Но есть такие, которым костер — дом родной. И эта ящерка, что сейчас перед глазами мудреца мелькала в огне, как раз не только огня не боялась, но и радовалась огню, наслаждалась им. И не только… Эта маленькая ящерка была той самой душой огня, что искал мудрец. Долго смотрел мудрец на пламя, смотрел и думал, смотрел и запоминал. И запомнил. И когда костер погас и ящерка — душа огня — исчезла вместе со своей стихией, уже тогда знал мудрец, как ему воссоздать душу огня самому. А ведь ради этого все и затевал мудрец.
Теперь же дело было совсем за малым — найти душу воздуха. Чего легче, ведь воздух повсюду. Но это нам с вами кажется, что нет ничего проще, чем отыскать в воздухе вокруг нас эту самую душу, мудрец же знал, что найти душу воздуха можно только в очень определенном, в строго заданном месте. И чем выше расположено это место, тем больше шансов отыскать там душу воздуха. А вы помните еще, где жил мудрец? Конечно, помните: жил он на самой высокой горе, то есть на такой горе, выше которой нет в мире и не было никогда, и никогда не будет. Тут уже и мы с вами поняли, хоть и не являемся мудрецами: в поисках души воздуха мудрецу надо было вернуться домой, подняться вновь на свою гору. Так и сделал мудрец. И уже на следующий день у себя на горе мудрец смог увидеть душу воздуха. Мы бы с вами никогда в жизни не увидели тут души, но мы не мудрецы. Мудрец же узрел среди облаков совсем маленькую птичку, птичку-невеличку. У птички этой не было даже имени, настолько была она мала, настолько ничтожна. Однако именно эта птичка-невеличка и была той самой душой воздуха. И смотрел мудрец на нее, постигал ее, узнавая и запоминая, понимая, что к чему и — самое главное — для чего. Постигнув до предела душу воздуха, мудрец постиг стихий величье, всех четырех стихий. Но зачем было это нужно? Для чего? Мы с вами не знаем, мудрец же знал. Знал он о том, что его великий путь, путь мудреца, направлен на то, чтобы хаос сделать космосом. Да, мир наш очень уж беспорядочен. И миссия мудреца — навести в мире в порядок. Как это сделать? Мы не знаем, мудрец — знал. Ведь он был мудрым. Хотел мудрец на пути своем сделать так, чтобы все стихии слились в единый мир — мир космический. Ради этого и искал мудрец души стихий, и запоминал их, и много думал. И теперь час настал.
Не прошло и месяца, как мысли, собранные мудрецом, нашли себя в едином существе, созданном им ради благой цели — ради превращения хаоса в космос, беспорядка нашего мира — в общемировой порядок. Стоял мудрец на вершине самой высокой горы, на которой он и жил, а возле него стоял дракон. Был он крылат как птица, чешуя и плавники выдавали в нем природу рыбы, подвижен был как ящерица, живуч подобно червю. Был рожден дракон, чтобы и плавать, и летать, и ползать, и бегать. Был он силен и могуч, проворен и красив. И мир наш, глядя на этого дракона, созданного мыслью и знаниями человека, вдруг захотел стать миром порядка, захотел из хаоса превратиться в космос. Но, по всей видимости, желания мира и желания человека — даже самого мудрого — было тут недостаточно. Было что-то еще, что находилось вне мира и вне человека. И это что-то оказалось сильнее всего вокруг. Сильнее мудреца, сильнее творения его. Мудрец, будучи очень мудрым, очень быстро все понял — понял, что четыре стихии никогда ни ему, ни кому бы то ни было не подружить. Каждая стихия в своем величии будет всегда одна, будет одинока, душа каждой стихии останется сама в себе и для себя. И так и будет, потому что так было всегда. И мудрец знал это. Знал даже тогда, когда искал души стихий и постигал их, когда творил дракона из всех четырех душ стихий. Так зачем же, зная заранее о том, что ничего не получится, мудрец потратил столько времени и сил на сотворение дракона? Да, мудрец знал. Но чтобы быть мудрецом, мало только знать. Надо еще верить. Верить даже в то, что точно никогда не сбудется. Надо надеяться. Надеяться даже на то, чему не бывать никогда. Потому мудрец и был мудр, что не только знал, а и верил, и надеялся. И пусть нынче хаос не стал космосом, пусть беспорядок не обернулся порядком, пусть величие каждой стихии осталось только самим собой, пусть нынче так. В будущем, вполне вероятно, стихии подружатся, воцарится порядок, космос станет принципом существования мира. Надо только верить в это, надо на это надеяться. И когда-нибудь, возможно, все будет хорошо и в нашем мире. И восторжествует гармония величия всех стихий, основанная на мудрости человеческой.
