Байрон-Бей, Австралия, настоящее время
С Брокен-Хед-роуд шум прибоя слышался довольно отчетливо: волны с грохотом бились об утес. Где уж тут различить плеск бензина, льющегося на деревянную стену. Запах я почуял прежде, чем своими глазами увидел, что творится.
– Хендрик! – закричал я. – Прекрати!
В темноте он выглядел дряхлым стариком, каким и был. Сутулый, усохший, сморщенный, он напоминал облаченную в джинсы и гавайку скульптуру Джакометти. Одна рука висела вдоль тела, но чуть под углом: Хендрик пытался совладать с тяжелой канистрой и упорно двигался к цели.
На миг он замер, уставившись на меня пустыми глазами. Ни тени улыбки. Удивительно, мелькнуло у меня, я не припомню случая, чтобы Хендрик не улыбался.
– Ты же сам рассказывал, что отказался жечь его дом на Таити. Ты, Том, никогда ничего не мог довести до конца. Что ж, у истории есть возможность исправить твои ошибки.
– Не делай этого. Омаи не опасен.
– С годами, Том, учишься не только разбираться в людях и манипулировать ими, но еще и постигаешь сущность времени. Ты, должно быть, в этом не слишком преуспел, но поверь, изредка наступает миг просветления, и ты видишь течение времени в двух противоположных направлениях. Вперед и назад. Люди говорят: «Чтобы понять будущее, нужно знать прошлое», но я сомневаюсь, Том, что до них доходит истинный смысл этих слов. Ты же в самом деле можешь прозревать будущее. Не все, конечно. Только фрагменты. Вспышки. Это нечто противоположное воспоминаниям. Мы частично забываем свое будущее – видимо, так же, как частично забываем прошлое. Но я много чего навидался. Я знал, что тебе больше нельзя доверять: ты не доведешь дело до конца. Я давно это почуял.
– Это неважно. Все это не имеет значения.
– Разумеется, имеет. Нам нужно себя защищать.
– К черту, Хендрик. Это полная туфта. Ты ведь имеешь в виду «защитить тебя». Ты только об этом и думаешь. А Общество – это общество одного человека. Брось, Хендрик. На дворе не девятнадцатый век. Ты ведь знал про Мэрион. И врал мне.
Он покачал головой:
– Я сделал то, что тебе не под силу. Я сдержал слово. Я сказал тебе, что найду ее, и нашел. Сделал то, чего ты сделать не сумел. Я обеспечиваю людям безопасность.
– Поджигая их дома?
– Том, ты упираешься носом в холст. Отступи и увидишь картину целиком. Мы еще никогда не были в такой опасности. Берлин, биотехнологии и так далее. И будет только хуже. Взгляни вокруг, Том. Все катится к чертям. У однодневок век короток, где уж им чему-то научиться. Они рождаются, взрослеют и повторяют одни и те же ошибки, снова и снова. Все это – огромный круг, он вращается на месте, и каждый оборот несет все больше разрушений. Взгляни на Америку. На Европу. Взгляни на интернет. Цивилизация продержится недолго – жди нового падения Римской империи. Суеверия возвращаются. Вместе с ложью и обманом. Снова появились охотники на ведьм. Мы все глубже погружаемся в мрачное Средневековье. Впрочем, по-настоящему мы его никогда и не покидали. Мы должны хранить тайну своего существования.
– Единственное твое достижение – это подмена одного суеверия другим. Ты нагло лжешь. Ты отыскал мою дочь и поручил ей убить меня.
– Я не единственный, кто прибегает ко лжи, Том, признайся.
Он вытащил из кармана хромированную зажигалку. Ту самую зажигалку, которую я видел у него в день нашего знакомства в «Дакоте».
– Я давным-давно бросил курить. В Лос-Анджелесе линчуют и за меньшее. Но я сохранил эту реликвию. Вроде как ты берег тот дурацкий пенни. Бензин, однако, мне пришлось купить.
Он щелкнул зажигалкой. Вспыхнул язычок пламени. До меня вдруг дошло, что все происходящее – это всерьез. Меня не удивляло, что Хендрик готов убить Омаи или меня, что он скрывал от меня, где Мэрион. Вступив в Общество, я скоро понял, на что он способен. Удивляло другое: то, что он готов рисковать собой, подвергнуться реальной опасности, быть в двух шагах от огня.
– Омаи! – заорал я. – Омаи! Омаи! Беги из дома! Скорее!
Тут все и случилось.
Все произошло одномоментно. Все кривые моей жизни сошлись в одной точке.
Я рванулся к Хендрику, но тут ночную тишину разорвал звонкий голос:
