Он встал и поднял доску.
– Я этим займусь, – услышал я собственный голос. – Я это исправлю.
Он кивнул, но не задержался и босиком зашагал прочь по бетонной дорожке. Я обернулся. Пьяный помахал мне с пляжа рукой, и я махнул ему в ответ. Я лег на песок и стал думать о войне, на которой Омаи сражался, а я – из-за Хендрика – нет. Похоже, наступает мое время сражаться. На бедре, как живой, завибрировал телефон, но я не обратил на него внимания, поглощенный одной мыслью: что же, черт возьми, мне теперь делать?
Я уснул прямо на пляже. Проснулся, когда на востоке уже алел рассвет. Я вернулся в отель, позавтракал и проверил телефонные вызовы, удивившись, что Хендрик звонил всего один раз. У себя в номере, подключившись после непродолжительной борьбы с вай-фаем к интернету, зашел на «Фейсбук» и обнаружил, что Камилла не обновляла свою страничку. Мне хотелось с ней поговорить. Написать ей. Но я точно знал – нельзя. Я для нее опасен. Пока я – член Общества «Альбатрос», я обязан защищать ее от себя самого.
Я упал на кровать, свернулся клубочком и дал волю слезам. Наверное, это был нервный срыв.
– Пошел ты, Хендрик, – шептал я, глядя в потолок. – Пошло оно все.
Выйдя из отеля, я бесцельно бродил, стараясь не разреветься, и думал, что делать дальше. Я обогнул прибрежный утес и зашагал по пляжу. Возле маяка на мысе Байрон я остановился и долго смотрел в морскую даль.
Вот так же я с палубы «Эдвенчура» вглядывался в просторы Южного океана, куда нас завело ненасытное честолюбие Кука, мечтавшего найти континент размерами больше Австралии.
У каждого из нас однажды наступает момент, когда мы понимаем, что за льдами больше нет земли. Только сплошной лед. Но дальше снова начинается мир, каким мы его знаем.
Иногда достаточно внимательно поглядеть вокруг, и ты вдруг увидишь новым взором тех, к кому давно привык. Тех, кого ты любишь.
Я вспомнил Камиллу. Звук ее голоса. Ее подставленное солнцу лицо. Я вспомнил, как испугался, когда она упала со стула.
Мои страхи бессмысленны, внезапно понял я. Пусть мы стареем с разной скоростью. Пусть мы не можем противиться законам времени. Что с того? Время, отпущенное тебе, – та же земля за льдами. Мы не знаем, какая она, и можем об этом только догадываться. Все, что нам доступно, – это настоящее.
С побережья я двинулся вглубь суши и вскоре наткнулся на небольшую лагуну восхитительного темно-зеленого цвета. Вокруг высились скалы, окруженные пышной растительностью. Я давно живу на свете, но названий большинства растений не знаю. Как и названия лагуны. Но как же здорово оказаться в незнакомом месте, когда весь мир давно потерял для тебя свежесть и новизну. В лагуну низвергались два небольших водопада, заглушая прочие звуки. Я долго смотрел на падающую воду, и она казалась мне фатой невесты.
Здесь не ловился вай-фай. Не было сигнала сотовой связи. Здесь царил покой. Воздух благоухал. Плеск воды словно говорил миру: «Тише!» Я присел на бревно и вдруг осознал, что голова у меня совсем не болит.
В одном я убедился.
Мне не удастся переубедить Омаи. И я его не убью. Ни при каких условиях. Закрыв глаза, я вдыхал напоенный цветочным ароматом воздух.
Вдруг на фоне шума воды до меня донесся какой-то звук.
Что-то зашуршало в кустах обочь узкой тропинки позади меня. Какое-то животное? Нет, не похоже. Вроде бы сюда кто-то идет. Какой-то человек. Может быть, турист.
Я обернулся.
На тропинке стояла женщина и целилась в меня из пистолета. У меня бешено забилось сердце.
Поразил меня не пистолет.
Меня поразил ее вид.
На первый взгляд, она изменилась до неузнаваемости. Во-первых, высиненные волосы. Во-вторых, высоченная. Гораздо выше, чем я мог предположить. Руки в татуировках. На ней футболка с надписью «Люди меня пугают» и джинсы. На губе – кольцо, на руке – оранжевые пластмассовые часы. Выражение лица злобное – типичная фемина двадцать первого века. На вид ей около сорока, и она совсем не похожа на девочку, с которой я простился четыреста лет назад. И все же это была она. Я узнал ее по глазам.
– Мэрион.
– Не смей произносить это имя.
– Это я.
– Отвернись к воде.
