В Дельфиниевом Уголке всегда так. Когда мы с Майклом переселялись из нашего съемного обшарпанного, крытого дранкой каменного домишки в этот край тупиков и газонов с баскетбольными кольцами, мне казалось, что нас ждет Эдем. Название “Дельфиниевый” наводило на мысли о прелестных фиолетовых цветочках, умных морских млекопитающих и вообще идиллических радостях: добродушные соседи, благоухающие сады, вечеринки всем кварталом, дети, дружно играющие в салочки.
Мы живем тут вот уже пять лет и до сих пор почти ни с кем не знакомы. Обитатели нашего квартала уезжают утром, скрываясь за тонированными стеклами, а в конце дня исчезают в гаражах за автоматически опускающимися дверьми. Я не вижу, как соседи ухаживают за своими садами – для этого нанимаются “люди”, точно так же, как для сбора листьев осенью и вывоза снега зимой. Здесь не принято устраивать совместные вечеринки на День труда: на это время все уезжают из города. Дети не играют на улице в салочки, потому что играют в хоккей, футбол, баскетбол в других местах, занимаются конным спортом или карате, посещают всякие факультативы. В крайнем случае сидят дома за видеоиграми или болтают по Интернету.
О соседях я могу судить в основном по их мусору. У семейства в конце улицы недавно родился ребенок – по вторникам в мусорном баке появляются банки из-под молочной смеси. Скаффы купили новую микроволновку, кто-то из Гилкристов худеет и сидит на “слим-фасте”, а Чепмены, вниз по улице, сменили матрас.
Энни как-то сказала, что наш микрорайон был обречен с самого начала, поскольку еще до появления первого дома застройщик снял со всей территории верхний слой почвы. Эрл Джей Джексон увез плодородную землю и продал за кругленькую сумму, оставив нам одни камни и паршивую красную глину. Понятно, отчего даже самые целеустремленные мои соседи не способны вырастить столь роскошных газонов, как на более дешевых участках.
– Дело в плодородии почвы, – любит изрекать Энни. – На что нам надеяться, если поганая сволочь Джексон упер отсюда всю почву.
Все полагают, что наша семья жила здесь всегда, оттого что мой муж адвокат и работает в “Уэллмане, Веймаре и Ботте”, но на самом деле этот эволюционный скачок произошел сравнительно недавно. Сердце Майкла до сих пор принадлежит старой работе – юридической консультации, где он представлял интересы малоимущих и зарабатывал немногим больше нашей теперешней домработницы, зато каждый день приходил домой полшестого вечера, и у него хватало времени и сил поиграть с детьми и заняться любовью со мной. Сейчас он работает до семи, а то и до восьми и нередко засыпает в гостиной с пультом от телевизора в руках. И все же он не променял бы свою “хондуцивик” на десяток “кадиллаков” и отказывается пользоваться услугами фирм, распыляющих по газонам гербициды. Как следствие, лужайка перед нашим домом выглядит куда менее благопристойно, чем у соседей, но моему мужу это безразлично. “Лучше уж сорняки, чем рак”, – утверждает он.
Я тоже в некотором роде изгой. В отличие от других дам с нашей улицы, которые в свободное время помогают в школьной библиотеке и заседают в родительском комитете, я сижу на зарплате. Я замдиректора Института Бентли.
Скажу со всей откровенностью: я люблю свою работу. По большей части. Я – сотрудник самого престижного учреждения, занимающегося исследованиями человеческой сексуальности, и неизменно вызываю живейший интерес в гостях. Мой офис – в двенадцати минутах от дома; когда дети выходят из школьного автобуса, я всегда их встречаю. Если они болеют или школа закрыта из-за снегопада, я могу работать дома. У меня приятные, нетребовательные сослуживцы. Моя работа была бы идеальной – если бы не начальница.
– Тебе у нас САМОЕ место, – воркующим голоском объявляет Лесли Кин через пятнадцать минут после начала собеседования.
Ее кабинет – нечто феерическое: настоящие Аппалачи из бумаг и папок, полупустых кофейных чашек, пепельниц, заваленных окурками со следами губной помады, треснувших горшков с филодендронами на разных стадиях умирания. На письменном столе – бутылочка безацетоновой жидкости для снятия лака, еще пепельницы, пачка глянцевых фотографий самой Лесли Кин, контракт с популярной нью-йоркской радиостанцией и две недопитые банки диетической колы.
