У охраны была своя кухня. Мы называли ее “четырнадцатая”, потому что по такому номеру звонили их поварам. Но иногда они просили нас что-нибудь для них приготовить.
Приходилось им отказывать. Повар президента – это повар президента. Меня наняли готовить для главы государства, для его семьи и гостей, а не для охраны или кого-то из прислуги. Ты ведь не носишь трусы президента, не носишь его ботинки, не ездишь на его машине, вот и не ешь еду, приготовленную его поваром. Такие были правила, хотя иногда они все равно выпрашивали у меня что-нибудь вкусненькое. Мол, они никому не скажут, а мы должны друг другу помогать.
Но я стоял на своем. Правила есть правила.
Тогда они злились и ругались, и я видел, что с этими людьми лучше не связываться и доверять им тоже не стоит.
Сыновья Саддама, Удей и Кусей, тоже были страшные люди, особенно Удей. Однажды он ехал по городу на машине, и ему приглянулась девушка, которая шла за руку с солдатом. Он остановился, затащил девушку в машину, а солдата забрали его телохранители. Удей сделал с этой девушкой, что хотел, а она после этого покончила с собой. Ее жениха застрелили.
Удей мог убить голыми руками. Если кто-то из обслуги делал что-то, что ему не нравилось, он лично избивал несчастного, чаще всего металлической палкой по стопам. Это случилось и с одним из поваров, которого я знал: Удею не понравилось приготовленное им блюдо, и он избил его до потери сознания.
Оба сына Хусейна часто бывали в нашем дворце. При каждой встрече Удей смотрел на меня так, что я знал: если бы нас не защищал его отец, он убил бы нас всех.
Из всего клана ат-Тикрити единственным хорошим человеком был сам Саддам. Не знаю, как ему удалось остаться таким среди них.
13
Несколько дней Абу Али будет занят, поэтому я собираюсь с духом и отправляюсь на юг Ирака. Моего проводника зовут Саиф. Он родом из окрестностей Басры, ему двадцать лет, у него модная бородка, еще более модная стрижка, он работает татуировщиком и выглядит как настоящий багдадский хипстер, хотя, если спросить его об этом в лоб, он, как и любой хипстер, начнет возмущенно отпираться.
– Ну да, в Багдаде иногда взрываются бомбы, – говорит он, – но на юге безопасно. Ничего с нами не случится. У меня была девушка в Басре, и я к ней два раза в неделю ездил.
Даже всегда осторожный Хасан говорит, что на юге мы и правда будем в безопасности.
А значит, в путь!
Желтое коллективное такси везет нас из Багдада в ЭльХиллу – город, где родился повар Абу Али и где можно увидеть руины древнего Вавилона. На водителе серый свитер и черная куртка из кожзама. В Ираке зима, на улице чуть меньше пятнадцати градусов, и все здесь постоянно мерзнут.
– Чем он занимается? – интересуется у Саифа водитель, выплевывая в окно шелуху от семечек.
Саиф объясняет, что я беру интервью у повара Саддама Хусейна и хочу посмотреть, как выглядит Ирак после его свержения и военных действий.
– Скажи ему, что я жду, когда придет новый Саддам, – водитель снова сплевывает в окно. – Надеюсь, доживу, – добавляет он, а двое других пассажиров одобрительно кивают.
– Почему? – удивляюсь я.
– Да будь он жив, никакого Айсис-Срайсис бы не было.
Видимо, он имеет в виду ISIS, то есть ИГИЛ (организация признана в России экстремистской и запрещена. – Прим. ред.), так называемое “Исламское государство”. На момент нашей беседы подконтрольная ему территория начинается примерно в 200 километрах от нас.
– При Саддаме любой негодяй сразу отправлялся за решетку. Такого бардака, как сейчас, не было. Но когда он был жив, все говорили, что он посылает нас воевать, а сам строит себе дворцы. Я тоже был на войне с Ираном. Мне тогда было всего восемнадцать. Мне даже ладонь прострелили.
И водитель показывает шрам: вот здесь пуля вошла, а вот здесь вышла. Чтобы мы могли как следует шрам разглядеть, он на секунду выпускает из рук руль, что на скорости сто километров в час кажется несколько рискованным. К счастью, через мгновение он перехватывает руль другой рукой.
Я пытаюсь возражать. Ведь в книгах и газетах я читал, что Саддам был жестоким диктатором, что он убивал и пытал иракцев. Но водитель машет рукой и снова сплевывает в окно, словно подчеркивая, что беседа со мной не имеет смысла.
