Надо было достать карту канализационных труб. Было не до конспирации, и я спросил у своего охранника, нет ли у кого из повстанцев карты каналов. «Есть, — ответил он. — На улице Вильчей у меня знакомый инженер живет. До войны он был специалистом по канализационным трубам». Когда мы пошли к Вильчей, начался очередной налет немецкой авиации. Охранник показал на высокий дом: «Он там живет». Внезапно раздался вой летящей бомбы, и на наших глазах дом, где жил инженер, рухнул. «Так твою растак!» — выругался я. А по-польски сказал: «Знув мам пеха» — опять мне не везет. А потом понял — повезло: выйди мы на пятнадцать минут раньше, и нас бы тоже не было в живых. «Ничего, — сказал охранник, — достану к вечеру». Вечером он принес мне карту каналов. Я изучил ее, нашел развилку, где мы были с Ожелом, и увидел, что кроме двух отсеков был еще один. Судя по направлению, он должен выходить к Висле. Мы в тот же вечер спустились с охранником в канал. Шли буквально по трупам. Самое жуткое ощущение навсегда осталось в моей памяти — мягкая, пружинившая, как перина, дорога по каналу. Дошли до нужной развилки. Проход был перекрыт бревнами и досками. Мы нашли щель и пролезли сквозь нее. «Осторожней! — крикнул мой напарник. — Здесь заминировано». Он направил луч фонарика к стене, где тускло мелькнул минный блин. Через час сверху мы вдруг услышали немецкую речь. Увидели, как впереди мелькают вспышки света. Оказалось, что взрывом бомбы разворотило мостовую. Воронка была диаметром с десяток метров. Раздалась автоматная очередь. Немецкий патруль стрелял наугад. Прижимаясь к мокрой холодной стене, мы проскочили воронку. «Висла», — прошептал мой Вергилий. Выход к реке был зарешечен. Мы повернули назад. И через три часа я доложил Михаилу, что выход к Висле найден, но там решетка. «Найди лобзик и перепили!» Лобзик мне достал Василий, и на этот раз в канал я спустился вместе с ним. Добравшись до выхода на Вислу, я через час перепилил один прут, и мы с Василием отогнули его. Вернувшись к Колосовскому, я застал его одного. «Путь свободен», — доложил я. Постукивая тупым концом карандаша по столу, Михаил сказал: «Ты должен незаметно убрать Лену. Она знает все шифры. Плавать она не умеет и останется здесь. Где гарантия того, что она не выдаст шифры немцам? Я ей не доверяю. Так что ликвидируй, и сегодня же. Только без шума, понял?» — «Понял». Когда пришла Лена, я ей предложил подняться в солярий. На втором этаже я нащупал в кармане «вальтер» и незаметно отстегнул кобуру, где был другой пистолет. Решил: буду кончать на шестом. Лена поднималась впереди меня. «Устала, — произнесла она, поворачиваясь ко мне. — Знаешь, как меня зовут поляки? Курва галицийская. А теперь вот и Михаил...» — «Что Михаил?» — спросил я и поглядел в лестничный пролет. За нами никто не шел. «Коля, — Лена пристально взглянула на меня, — он приказал тебе убрать меня? — Я молча смотрел в сторону. — Я знаю». Всю мою решимость как рукой сняло. Чтобы как-то распалить себя, я оттолкнул Лену и закричал: «Что ты мне мозги вкручиваешь? Разжалобить стараешься? Курва галицийская и все такое! Стреляйся сама». Я протянул ей пистолет и отвернулся. Пауза была долгой. И тут меня прошиб холодный пот — ведь она запросто могла всадить мне пулю в затылок. Я сунул руку за «вальтером» и быстро обернулся. Лена протягивала мне пистолет: «Возьми. Стреляться не буду. Мне жить хочется». — «Так что Михаил?» — У меня точно гора с плеч упала. «В первые дни он все повторял: Леночка, моя дорогая. А теперь как в рот воды набрал. Косится и молчит. Он и тебе не доверяет. Говорит, докопаюсь я до него, как только к своим вернемся... И что же ты собираешься делать, после того как не выполнил приказа убрать меня?» — «Не бойся. Пошли вниз. Что-нибудь придумаем». Когда я вошел первым, Михаил спросил: «Все?» — «Да». — «Надо спрятать планы и карты в бутылки». — «Бутылки могут разбиться. Надо достать велокамеры...» Я увидел, как сузились глаза Колосовского, оглянулся — за моей спиной стояла Лена. «Ну ты и сволочь, — сквозь зубы процедил Михаил. — Теперь я точно знаю, что ты работаешь на немцев». — «Дурак ты, Миша. Работай я на них, мне ничего не стоило бы отпустить Лену на все четыре стороны и сказать тебе, что я убрал ее...» — «Ты не выполнил приказа, предатель!» — «Полегче, сопляк! — взорвался я. — Кто тебе дал право так разговаривать со мной?» — «Коля, успокойся». — Лена взяла меня за рукав. Я оттолкнул ее. «Отойди. У нас мужской разговор...» — «Городецкий, я честно воевал всю войну», — сказал Михаил. «Оно и видно, — ответил я. — Вон какую рожу за счет солдатского харча отъел!» — «Гад!» — взревел Колосовский и потянулся к кобуре. Я тут же выхватил свой «вальтер». В это время в комнату вошел Василий. Михаил застегнул кобуру, а я спрятал свой «вальтер». «Как будем переправлять Лену?» — спросил он. Я ответил: «Сегодня же попытаюсь достать автокамеру». — «Тут вас искал поляк Коморовский из Мокотува», — сказал мне Василий. «Где он?» — спросил я. «Сказал, что пойдет в штаб». В штабе Коморовский мне рассказал, что привел одного молодого поляка, бежавшего из концлагеря. И что на том берегу, в Праге, у него осталась семья. И если после капитуляции немцы его схватят, расстрела ему не миновать. И у меня созрел план генеральной репетиции нашего побега. Ведь мы не знали ни фарватера реки, ни скорости течения, ни где немцы простреливали Вислу. Плыть без такой проверки значило подвергать рискувсю операцию.
