Чтобы избавиться от крыс, необходимо было принять меры гораздо суровее, чем те, которые не помогли избавиться от мышей.
Я купила оружие. И стала сидеть допоздна на кухне. Одну, вторую, третью ночь. Днем я спала, сказавшись больной, — крысы терпеливы, и одну, две, три ночи они могут и подождать. На пятую ночь одна крыса тихонько вышла погулять перед плитой. Мне было слышно, как клацают о линолеум ее когти. Я медленно подняла дуло своего девятимиллиметрового пистолета. Эта тварь остановилась на полпути и посмотрела на меня. Она была размером примерно как два моих кулака, со сдержанной злобой в глазах. Я прицелилась в ее темное неряшливое тело и нажала курок. От выстрела я оглохла, и прежде чем я стала искать глазами остатки трупа, прошло какое-то время. Отчетливая черная дырка в дверце духовки — вот все, что я увидела. Крыса убежала.
Следующие три ночи они ходили взад-вперед по кухне, уже ничего не стесняясь. Заложив уши ватой, я палила при малейшем признаке появления крыс. Глаз мой зорок, а рука тверда, но мне не удалось убить ни одного зверя. На третью ночь ко мне пришли двое полицейских, и когда мне в конце концов удалось отправить их восвояси (тот, который поменьше, подозрительно на меня оглянулся), я разрядила обоймы в своих пистолетах. Вообще-то человек, который защищает свой дом от непрошеных гостей, не должен привлекать к себе внимание блюстителей закона — но я вот почему-то привлекла.
Крысы, бессовестные обманщики, были бы рады и такой «победе», одержанной за чужой счет. Но я не доставлю им этого удовольствия. В этой войне человек сражается со зверем: тут или я их, или они меня. Я не позволю им вступить в союз с людьми — моими одноплеменниками. Я убрала оружие подальше в чулан.
Я ввернула во все патроны самые яркие лампы, в одиночные плафоны на потолке вставила прожекторы, а в люстры с несколькими патронами — лампы накаливания по 150 Ватт и не выключала все это круглые сутки. Я купила еще плафоны и тоже ввернула в них лампы по 150 Ватт. Ходила я в темных очках; спала днем, повязав глаза черной тряпкой. Но даже в темных очках свет меня ослеплял. Я обнаружила, что не могу дойти до ванной, не споткнувшись. Крысы, не выдержав этой пытки, будут лежать у меня на полу, визжать и биться. За стенными панелями была темнота, которой они жаждали, но они бы оставались голодными, если б сидели там все время. И они не могли уйти.
И все-таки, когда в своем перегретом, ослепшем от света доме я ощупью добиралась до шкафа на кухне и брала с полки коробку с хлопьями для каши, я находила новые дыры, прогрызенные в картонной коробке и внутренней целлофановой упаковке. Рядом с россыпью крошек от пшеничных хлопьев лежало несколько твердых темных какашек — небрежно-уверенная роспись наглого паразита.
Как они это делали? Крепко зажмуривали свои глаза-бусинки, чтобы избежать световой радиации, и ориентировались в моем доме по подсказкам коварной памяти? Я хотела это выяснить, но в ослепительном электрическом блеске не могла проследить за ними. Они опять обратили мою атаку себе во благо.
Раз мне не удалось уморить их голодом с помощью света, приходилось просто лишить их пищи. Я убрала с кухни все, что могло быть съедено. Остатки пиццы и китайских блюд, которые я приносила домой, я заворачивала в целлофан, а по ночам отвозила их на машине к контейнеру для отходов, стоявшему в одном тупике в полумиле от моего дома, и выбрасывала.
Крысы не ушли. Я слышала их возню. Какашки стали появляться посреди кухни, где я — о ужас — наступала на них и поскальзывалась, пока не научилась смотреть себе под ноги. Они были рядом с моей кроватью, в коридоре, на дне ванны. Крысы совсем обнаглели.
Я выскребла кухню дочиста. Не оставила ни потеков апельсинового сока на шкафу, ни крошек от тостов. Я часами пылесосила пол. В любом углу моего дома можно было проводить хирургическую операцию.
Если, конечно, не считать следов крыс, все время перебегавших мне дорогу.
В их проделках не было ничего забавного: тут проглядывала смертельно серьезная цель. Они провозгласили себя хозяевами места, где я, человек, живу; им теперь нужно мое полное поражение, они ждут, когда я отдам им все, что имею. Это было написано отметинами зубов, которые они оставляли на ножках моей мебели. На крысином языке эти отметки означали требование капитуляции. Их захват моего дома был тщательно спланирован и чужд всякого милосердия — несмотря на то что мне удалось отчетливо увидеть лишь одну крысу: ту, которая увернулась от первой пули. Я не смогла их уничтожить.
