Правда, рассказывая про Чили, он неизменно отмечает значение культуры басков, составляющих в этой наиболее успешной латиноамериканской стране значительный процент населения [Харрисон 2016: 147–149]. Соблазнительно, конечно, не разбирая в деталях чилийскую историю и игнорируя реформы, проведенные при «плохом диктаторе» Пиночете, объяснить чилийский феномен культурными особенностями. К тому же Баскония ведь и в Испании является одним из наиболее успешных регионов. Но возникает вопрос: почему на протяжении нескольких столетий (примерно с XVII до конца ХХ века) баскский фактор не мешал Испании быть одной из самых неуспешных в экономическом отношении и самых недемократичных стран Европы, а в Чили вдруг стал доминирующим фактором, определившим успех этой страны? Может, на самом деле, данный культурный фактор развития значит меньше, чем многие другие исторические обстоятельства, обусловившие успехи и неудачи иберийского мира? У Харрисона нельзя найти убедительного ответа на этот вопрос.
В целом книги Харрисона предоставляют интересный материал для размышлений о тех переменах, которые происходят в процессе модернизации разных стран, однако ни в коем случае нельзя на их основе делать упрощенные выводы о достоинствах тех или иных культур. Оценки этих культур, как правило, к науке отношения не имеют. Они лишь транслируют читателю определенные стереотипы, сложившиеся за долгие годы. Если страна какое-то время успешна, разнообразные эксперты начинают оценивать эти стереотипы позитивно. Если страна неуспешна, тут же появляются эксперты, которые то же самое оценивают негативно. А иногда, кстати, встречаются и «эксперты», переходящие из одной категории в другую в зависимости от обстоятельств. Эти «эксперты» часто становятся наиболее авторитетными в широких массах, поскольку они ведь «всегда правы».
Рождение свободы
или каша из топора, сваренная Кристианом Вельцелем?
Книга Кристиана Вельцеля «Рождение свободы» (М.: ВЦИОМ, 2017) производит странное впечатление сразу, как только ее начинаешь пролистывать. Там, как в любой научной монографии, есть много ссылок на разных авторов (указываются фамилия и год издания), но нет в конце самого списка литературы, из которого можно было бы узнать, что же это за книги. Как будто у издательства внезапно кончилась бумага и «хвост» научной монографии пришлось отрезать. Если ВЦИОМ также тщательно делает свои опросы, как издает книги, то страшно подумать, какую информацию мы из них можем получить.
Лестница полезности свобод
Пишу я, впрочем, не о российском ВЦИОМе, а о немецком социологе Кристиане Вельцеле. И здесь тоже возникает противоречивое впечатление. Через всю книгу автор проводит важную мысль о так называемой лестнице полезности свобод [Вельцель 2017: 33, 66, 337]. Смысл этого понятия состоит в том, что на начальных этапах развития общества, когда жизнь тяжела и безрадостна, человечество свободы не ценит, поскольку не знает, как их применить. Если ты практически 24 часа в сутки борешься за выживание, тебе явно не до борьбы за свободу. Или, точнее, ты спасаешься от разнообразных жизненных тягот верой в свободное бытие в загробной жизни [Там же: 68]. Но когда общество разбогатело и прошло большой путь развития, когда жизнь стала легче и появилась возможность не просто «любоваться свободами», а использовать их для развития, тогда люди начинают понимать полезность освобождения и бороться за демократию.
Когда такое происходит, мощь солидарности растет и с какого-то момента ее уже не одолеть. По этой причине правители вынуждены гарантировать гражданские свободы и выполнять эти гарантии. И, напротив, если жизненные условия продолжают ограничивать активность людей – стремление к свободе не проявляется, никаких действий в поддержку свобод не происходит, маловероятно, что правители эти свободы гарантируют; но даже если это случится, то им очень легко эти гарантии отменить [Там же: 63–64].
Этот вывод опровергает давно сложившиеся в России представления, что народ наш, мол, плох, поскольку никогда толком за свободу не боролся. Теория Вельцеля показывает, что в наших представлениях причину и следствие надо поменять местами. Ни один народ не борется по-настоящему за свободу, пока беден, темен и зависим от ужасающих внешних обстоятельств. Лишь материальный прогресс ведет к пониманию ценности свободы. Когда появляются поколения, понимающие, за что бороться, тогда и начинается серьезная борьба. Именно это мы можем увидеть сегодня, если хотим понять, что происходит в России. За свободу борются благополучные люди, знающие, зачем она нужна, тогда как замученные своими цепями пролетарии являются надежной опорой авторитаризма. По мере развития общества первых будет становиться больше, а вторых меньше. Если же экономика у нас рухнет, то автократия, скорее всего, окрепнет, поскольку обнищавшие массы будут искать защиты у государства даже ценой утраты свобод.
