Это должен был быть кто-то из Ратледжей, поскольку в реанимацию допускают только ближайших родственников. Но кто именно? Ни один из них, казалось, не испытывал к Тейту никакой злобы, наоборот, его все обожали.
Она стала перебирать всех по очереди. Отец? Невероятно. Было очевидно, что и отец и мать души в нем не чают. Джек? Не похоже, чтобы у него был зуб на младшего брата. Эдди хотя и не был кровной родней, но воспринимался всеми как член семьи, а дружеские отношения между ним и Тейтом были видны невооруженным глазом. Она еще не слышала голосов Дороти-Рей и Фэнси, но тот, который с ней говорил, явно принадлежал мужчине.
И в то же время этот голос не принадлежал никому из ее недавних посетителей. Тогда как этот незнакомец проскочил в палату? Этот мужчина хорошо знал Кэрол. Он говорил с ней совершенно откровенно и как с соучастницей.
Понимает ли Тейт, что его жена планировала его убить? Догадывался ли он, что она что-то замышляет? Может быть, в этом причина того, что, утешая и подбадривая ее, он остается как бы за невидимым барьером? Эйвери понимала, что он дает ей то, чего от него ждут, не более.
Боже, как ей хотелось сесть радом с Айришем и разложить перед ним эту головоломку, как она часто делала, когда ей предстояло раскрутить какой-то запутанный сюжет. Вдвоем они бы все поставили на место, нашли бы недостающие звенья. Айриш обладает почти сверхъестественной способностью проникать в мотивы человеческих поступков, и его мнение она всегда ценила выше всех других.
От мыслей о Ратледжах и их проблемах у Эйвери разболелась голова, поэтому она с радостью восприняла укол успокоительного на сон грядущий. Теперь в ее палате, в отличие от ярко освещенного отделения интенсивной терапии, оставалась гореть на ночь лишь одна маленькая лампочка.
Балансируя между сном и бодрствованием, Эйвери позволила себе предположить, что будет, если она станет играть роль Кэрол Ратледж. Это будет означать, что Тейт пока останется женатым человеком. Мэнди получит поддержку матери в трудный для нее период реабилитации. А Эйвери Дэниелз, возможно, разоблачит заговор и станет настоящей героиней.
Она мысленно расхохоталась. Айриш бы точно решил, что она спятила. Он бы разразился гневной тирадой, вышел бы из себя, а в заключение пригрозил нашлепать ее за одну только мысль об этом.
И все же искушение было велико. Какой она сделает материал, когда загадка будет решена! Там будет все – и политика, и человеческие характеры, и отношения, и интриги.
Наконец она уснула.
Она нервничала больше, чем во время своей первой пробы на маленькой телестудии в Арканзасе восемь лет назад. Тогда она стояла по щиколотку в грязи и помоях, онемевшими влажными пальцами сжимала микрофон и пересохшими губами рассказывала о свиноводах, подвергшихся воздействию некоего паразита. Потом заведующий отделом информации сухо сообщил ей, что паразиты действуют не на фермеров, а на свиней. Тем не менее, место репортера ей дали.
Это тоже была своего рода проба. Обнаружит ли Мэнди то, что пока оставалось скрытым для других, – что женщина с лицом Кэрол Ратледж не является ее матерью?
В течение дня, пока взволнованные и говорливые медсестры устраивали ей ванну и помогали одеться, а физиотерапевт проводил с ней гимнастику, ее не покидал навязчивый вопрос: хочет ли она, чтобы правда наконец всплыла?
Она не смогла прийти к определенному ответу. Пока что она не видела большой разницы в том, за кого именно ее принимают окружающие. Изменить судьбу не в ее власти. Главное, что она жива, а Кэрол Ратледж погибла. Итог авиакатастрофы был предначертан кем-то свыше – не ею.
При всех своих ограниченных возможностях, она честно приложила все усилия, чтобы привлечь внимание окружающих к роковой ошибке, но ей это не удалось. Теперь ничего изменить она уже не в силах. Пока она не начнет общаться с помощью карандаша и блокнота, она будет для всех Кэрол Ратледж. Эта роль может позволить ей проникнуть в подспудные хитросплетения необычной интриги и тем отплатить Тейту Ратледжу за его доброту. Если он полагает, что свидания с «матерью» пойдут Мэнди на пользу, она готова на время подыграть ему. Сама она считала, что девочке было бы лучше сразу узнать правду о гибели матери, но не в ее силах было рассказать ей об этом. К счастью, лицо Эйвери было уже не столь страшным, чтобы нанести психике ребенка еще большую травму.
