– О Боже, – выговорил он наконец, потирая переносицу. – Я жутко измотался, а посмеяться так здорово. Пожалуй, Бака Берлина стоит поблагодарить. – Дождь налетал шквальными порывами, заливая окна машины. Улицы точно вымерли. Мастерская и пекарня были закрыты, и лишь неоновые вывески расплывчато светили им сквозь стекло розовым и голубым.
– Пришлось очень туго, да, Тейт?
– Да. Очень. – Он бездумно водил пальцем по шву мягкого замшевого чехла на руле. – День ото дня я теряю позиции, вместо того, чтобы их укреплять. В последние предвыборные недели моя кампания хиреет, а должна бы, наоборот, с каждым часом набирать силу. Похоже, Деккер опять добьется своего. – Он ударил кулаком по рулю.
В этот момент Эйвери не видела ничего вокруг, только его. Она была целиком поглощена его словами, понимая, что он нуждается как бы в резонаторе, который воспринимает звуковую волну, но сам молчит. Он мог и не говорить ей про усталость. От уголков его рта и глаз протянулись красноречивые морщины.
– Я никогда ни секунды не сомневался, что мне самой судьбой назначено служить своему штату в Сенате США. – Он повернул голову и посмотрел на нее.
Она кивнула, но ничего не сказала, не зная, как лучше ему ответить. Банальностей и общих мест он не примет.
– Я даже не стал баллотироваться в Палату представителей и решил сразу идти к своей конечной цели. Но теперь я начал сомневаться и спрашивать себя, не поверил ли я людям, которые говорили мне только то, что я хотел слышать. Может, у меня мания величия?
– Без сомнения. – Она улыбнулась, заметив его удивление по поводу такого ответа. – Но попробуй назови мне хоть одного политика, у которого ее нет. Принять на себя ответственность за тысячи жизней может только более чем самоуверенный человек.
– Значит, все политики – самовлюбленные люди?
– Это всего лишь здоровое самоуважение, которого не стоит стыдиться. Способность быть лидером – особый дар, вроде музыкального слуха или математического таланта.
– Но никакого вундеркинда-математика не обвинят в том, что он – эксплуататор.
– При твоей честности ты никого не сможешь эксплуатировать, Тейт. Идеалы, которые ты провозглашаешь, – не просто лозунги. Ты не какой-нибудь Рори Деккер. Вот он как раз пустозвон, за его словами ничего нет. В конце концов избиратели это поймут.
– Ты все еще думаешь, что я выиграю?
– Абсолютно уверена.
– Да?
– Да.
Дождь по-прежнему стучал по крыше и хлестал в стекла, а в машине вдруг стало совсем тихо и как-то укромно. Тейт протянул руку и положил ладонь на грудь Эйвери, так что его мизинец и большой палец легли на ключицы.
Ее глаза сами собой закрылись, и она слегка подалась к нему, будто кто-то потянул за невидимую нить. Когда же Эйвери опять открыла глаза, он оказался гораздо ближе к ней, подвинувшись на сиденье и пристально вглядываясь в ее лицо.
Его рука скользнула выше, к ее горлу, а потом легла сзади на основание шеи. Стоило их губам встретиться, как обоих будто обдала горячая волна. Они целовались как сумасшедшие, одновременно пытаясь добраться друг до друга сквозь одежду. Его руки скользнули сверху вниз
по ее груди, обтянутой элегантным, сшитым на заказ жакетом, потом принялись сквозь дорогую ткань теребить ее соски.
Эйвери гладила волосы, щеки, шею, плечи Тейта, пока наконец не привлекла его к себе и не откинулась в угол сиденья.
Он расстегнул две пуговицы на ее левом плече и вступил в борьбу с чередой крючков. Когда он наконец распахнул жакет, золотой медальон с фотографиями его и Мэнди попал во впадину между ее грудями. На ее коже радужно переливались неоновые отблески, и, дрожа, скользили тени от потоков воды, бежавшей по стеклам.
Он наклонил голову и поцеловал сначала пышные округлости, а потом тенистую складку между ними. Сквозь кружево бюстгальтера она ощущала жадные, страстные прикосновения его языка.
– Тент, – простонала она, чувствуя, как возбуждение охватывает каждую клеточку ее тела. – Тейт, я так тебя хочу.
Он неуклюже выбрался из брюк и потянул ее руки вниз. Пальцы Эйвери сомкнулись вокруг его набухшего члена. Она принялась ласкать его бархатистую головку подушечкой большого пальца, а он зарылся лицом меж ее грудями и, задыхаясь, что-то блаженно бормотал.
