За окном должно быть темно. Потому что осень, потому что вечер – родители уже вернулись с работы, забрали его из детского сада. Потому что небо пасмурное – неба вообще не видно, одни сплошные тучи. И при этом повсюду сверху – светлые пятна. Бело-серые, оранжевые. Все небо в светлых пятнах, оно не темное, вот и за окном вроде бы темно, но как-то не по-настоящему. Ребенок стоит у окна и смотрит вверх.
– Это от фонарей. От машин, от окон, – говорит отец. – В городе все светится, блики ложатся на облака, – он отвечает на вопрос, который сын не задавал, рассказывает ребенку то, что он хочет узнать. Ему четыре года, и не про все, что его интересует, он умеет спросить. Отец понимает это и отвечает сыну.
Когда ребенок обращается к родителям, то говорит «папа» и «мама». Но где-то внутри себя он называет их по-другому. Он проговаривает таинственные выдуманные имена, которые дал родителям. Сочетания звуков и букв, которые подходят им, которые ему более понятны. Примерно через год это прекратится. Даже в разговорах с самим собой он будет называть папу – папой, а маму – мамой. Таинственные имена исчезнут, забудутся, осядут где-то глубоко в памяти. Но пока эти звуки и буквы значат гораздо больше, чем то, что принято считать привычной речью.
Отец кладет руку сыну на спину. Ладонь почти закрывает ребенка поперек, он чувствует ее обеими лопатками, позвоночником. Они смотрят туда, где должно быть темно. Мама накрывает на стол.
Потом садятся ужинать. Желтая кухонная лампа отражается в окне. Вилки задевают о тарелки. Посуда у всех одинаковая, но при этом вилка мамы звучит совсем не так, как папина вилка. И у ребенка вилка и тарелка звучат по-другому, издают собственный звук. Ребенок увлекается, накалывает еду, прислушивается. Специально посильнее задевает эмаль, чтобы звякнуло погромче.
– Ешь спокойно, – говорит отец.
Они не берут его в свой разговор. Мама иногда отвлекается на ребенка. Но отец снова что-то говорит ей, увлекает за собой. Ребенок ест. На стене громко тикают часы.
Ребенок не понимает, о чем они говорят. Улавливает какие-то отдельные слова. Ближний Восток. Экономика. Каддафи. Говорит в основном отец. Кажется, что маме это все не очень интересно, но ей надо слушать. И что-то тоже говорить.
Эти слова похожи на заклинания. Только что они с отцом смотрели, как свет фонарей отражается от ночных облаков, и вот уже папа сказал «Каддафи». Экономика. Когда родители разговаривают о непонятном, это значит, что папа устал (так мама говорит), что у него плохое настроение (так ребенок понимает). А когда у папы плохое настроение – это плохо.
Когда плохое настроение у мамы – это ничего страшного. Точнее, это, конечно, не очень хорошо, но ее можно пожалеть, и тогда будет лучше. А когда плохое настроение у папы, значит, так тому и быть. И ничего не поделаешь. И пожалеть его почему-то в такие моменты не хочется, он становится слишком серьезным. Когда плохо маме, то плохо только маме. Когда плохо папе, то, значит, плохо будет всем.
Ребенок пытается что-то сказать, поучаствовать в разговоре.
– Правильно! – громко говорит он в ответ на очередную реплику отца. Но, видимо, это совсем не правильно, ребенка одергивают, просят сидеть спокойно.
Ну да ладно. Это еще не самое плохое. Хуже всего – когда папа смотрит футбол. К нему тогда подходить вообще бесполезно. С ним не поиграть, ничего не спросить. Приходится только сидеть рядом и тоже кричать: «Гол!» И все время смотреть в телевизор, а не по сторонам. А это совсем не интересно. А если не нравится сидеть рядом, «займись чем-нибудь». Но чем заняться? Можно с мамой поиграть, но она как-то не очень умеет. Можно поиграть самому, но это совсем уж скучно. Вот и приходится сидеть.
А сейчас они вместе ужинают, это хорошо. Еще бы не слова всякие непонятные. Но и так хорошо. Пока он вспоминал про футбол, что-то переменилось. Родители уже не разговаривают, а просто доедают молча. Папа смотрит в тарелку, как когда ему плохо, а мама – то на папу, то в окно.
Кажется, сейчас начнется. Мама разливает чай, ребенок громко размешивает сахар. Отец поворачивается к нему, ничего не говорит, но все и так понятно: «Сиди спокойно». Вот и началось. Когда отец уже не говорит, а просто смотрит, это значит, что дальше он начнет кричать. Ребенок затихает.
