Мне казалось до дикости странным, что Фараон мрачно пялился на жену; рядом с ним, таким старым и лысым, ее можно было принять за дочь, нет, за фею, такую забавную фею, которую он заполучил с помощью волшебства.
Сколько раз с тех пор я мечтал о Зизи! Она улыбалась так же, как эта обнаженная женщина на открытке. В воображении я приникал к ней всем своим существом, ощущая податливое тепло ее полной груди. Сердце у меня вздрагивало, как забарахливший мотор, и тогда весь кузов дрожал от напряжения.
■
Я позвонил. Вспыхнул свет. Дверь открыла Зизи, еще непричесанная, с поблескивающими от воды волосами. Она смотрела на меня приветливо и так пристально, что я не выдержал и, отворачиваясь, замотал во все стороны головой. На ней был белоснежный купальный халат, стянутый в талии поясом; она его поминутно запахивала снизу, а он упорно распахивался сверху, и одна грудь, пухлая, как белый воздушный шар, почти совсем обнажилась. Шар был с отметиной - как будто на него уселся черный жучок.
Зизи спросила о маме, но ответ ее нисколько не интересовал - она таращилась на меня с таким видом, будто увидела черт знает что. Следующим был вопрос о Кати.
- Вы уже совсем юноша. А Кати? Все такая же хорошенькая?
- Такая, как всегда,- сказал я, и Зизи звонко и нервно засмеялась.
Наконец она дала мне пройти.
- Денеш! К тебе ученик! - крикнула она.
- Пусть он присядет! - донесся откуда-то негромкий, как обычно, голос Фараона.
Ласково кивнув, Зизи предложила мне войти, распахнула дверь, указала на кресло, но сама не вошла. Я отвесил поклон, в общем довольно неловкий, и Зизи, улыбнувшись, закрыла дверь.
Я сразу же увидел наши контрольные. Некоторые были раскрыты и лежали отдельно, у Живодера в тетради красовался кол, но это было обычно, а потому неинтересно.
Стол Фараона был завален журналами и книгами, беспорядочно сдвинутыми в стороны и оставлявшими в середине свободное место. Точно как у меня! С той лишь разницей, что книг у меня значительно меньше.
Книжная полка прогнулась, ковер основательно вытерт, медная пепельница - дубовый листок - набита окурками до отказа.
На стене картина, написанная в современной манере: букет диких маков с черной каймой.
И на столе фотография - 6 на 9,- очень знакомая: Фараон с нашим классом.
Я как раз рассматривал фотографию, когда дверь тихонько отворилась; досадуя на себя, я быстро поставил ее на место.
Фараон был в старой домашней куртке.
- Почему ты не сядешь? Нашел что-нибудь интересное? Я сказал «спасибо» и показал на снимок.
Фараон уселся, кивнул, а я, провалившись в кресло, смотрел, как он закуривает.
- Это в Земляной крепости,- сказал я, имея в виду фотографию.- Мы учились тогда в пятом.
- С тех пор вы достаточно выросли, на мою беду,- он, как всегда, моментально свернул на любезную его сердцу тему, хотя и заговорил не о том, чего я ожидал.
- То, что ты написал, интересно,- сказал Фараон, щурясь от дыма и сверля меня глазами.
Я деликатно молчал. Под ногами у меня шуршал толстый ковер, кресло было зверски мягким, вся комната затыкана салфеточками, даже на подставке для зеркала развевалась белая салфеточья борода. На тахте лежали огромные вышитые подушки, воздух был пропитан смесью табака и одеколона - сладкий мед акации,- и мне вдруг сделалось до коликов любопытно, как живут эти двое, когда меня здесь нет.
- Жаль, что не закончил.
- Перед целым классом, господин учитель...
- Разумеется, это нелегко. Ты в самом деле не закончил?
- Сперва кое-что написал, а потом порвал. Это уже второй вариант.
- О чем же ты там писал? Что взрослые напускают туман?
- Вы сказали, что мы скрытничаем.
- А ты считаешь, что взрослые делают то же самое?
- Да.
- Прекрасно. Тогда скажи, где ты видишь, где ощущаешь... этот туман?
Я внезапно разволновался, вспомнил нашу домашнюю обстановку, это вечное ожидание взрыва и против собственного желания выпалил:
- Допустим... папа и мама ссорятся... ссорятся просто страшно. Кати и я все слышим. Что делать - не затыкать же уши! А папа глазом не моргнув заявляет, что у мамы болит голова...- Я смотрел на него вопросительно и видел, что он и половины не понял из того, что я сейчас говорил, хотя кивал головой и двигал на столе пепельницу.
