Как быть стоиком: Античная философия и современная жизнь - страница 70

2. Напоминайте себе о бренности вещей. «В каждом из предметов[167], очаровывающих душу, приносящих пользу и вызывающих к себе любовь, помни говорить себе, каков он, начав с предметов самых незначительных. Если ты любишь горшок, говори: "Я люблю горшок [вещь из хрупкого фарфора]". Ведь если он разобьется, это не приведет тебя в смятение. Если ты любишь своего ребенка или жену, говори, что ты любишь человека [смертного]. Ведь если он умрет, это не приведет тебя в смятение».

Этот отрывок из «Энхиридиона» неизменно шокирует студентов, услышавших его впервые. Но именно это положение стоической мудрости чаще всего подвергается неправильному толкованию и даже намеренному утрированию. Вот почему так важно разобраться, что же имеет в виду Эпиктет. Понятно: больше всего смущает то, что философ сравнивает отношение к горшку с отношением к жене и ребенку. Ограничься он первым примером, мы бы восприняли его высказывание как разумное напоминание о том, что не следует привязываться к вещам. Возможно, оно прозвучало бы даже как предостережение против потребительства. (Потребительство вовсе не современное американское явление; оно процветало еще в Римской империи — конечно, среди тех, кому это было по карману.) Однако вторая часть этого фрагмента показывает по-настоящему глубокое понимание человеческой природы, и для ее правильного истолкования могут потребоваться некоторые дополнительные разъяснения. Если на то пошло, стоицизм был задуман как философия любви, а не как философия бездушного пренебрежения к людям и их страданиям.

Во-первых, давайте вспомним исторический контекст: Эпиктет писал во времена, когда даже императоры (например, Марк Аврелий) теряли своих детей и любимых людей, умиравших преждевременной смертью в результате болезней, войн и случайного насилия. И хотя сегодня большинство жителей развитых стран мира (особенно белых мужчин) избавлены от этих опасностей, человеческая жизнь все равно остается эфемерной. Люди, к которым мы глубоко привязаны, могут покинуть нас в любую минуту без предупреждения.

Второе и наиболее важное: Эпиктет призывает здесь не к бесчеловечному равнодушию по отношению к нашим близким, а к абсолютно противоположному: мы должны ценить своих близких и каждую проведенную с ними минуту, должны помнить о том, что они вскоре могут нас покинуть. Каждый, кто терял любимых и родных, понимает, о чем говорит Эпиктет. Когда римские военачальники праздновали свои военные триумфы в Вечном городе, кто-нибудь время от времени шептал им на ухо: «Memento quod est homo» («Помни, что ты только человек»). И мы тоже должны помнить об этом в нашей жизни и в наших отношениях с близкими людьми.

Позвольте мне снова привести пример из собственной жизни. Примерно в то время, когда я всерьез заинтересовался стоицизмом, моя мать умерла от рака. За 10 лет до этого по той же причине я потерял отца (вероятно, в обоих случаях болезнь была спровоцирована курением). Обе эти потери глубоко затронули меня, но не потому, что меня связывали с родителями идиллические отношения (вовсе нет; фактически меня вырастила и воспитала бабушка по отцовской линии и ее муж, мой приемный дед), а потому, что меня покинули два человека, благодаря которым я пришел в этот мир. Потеря родителей для большинства из нас становится значимым переходным моментом в жизни. Их смерть перенести очень тяжело, какими бы ни были обстоятельства в каждом конкретном случае. Тем не менее я заметил, что мое отношение к болезни и последующей смерти каждого из моих родителей отличалось.

Когда у моего отца диагностировали сразу несколько типов рака, я просто не мог осознать, что нам осталось провести вместе ничтожно малое время. Но, хотя было очевидно, что срок его жизни существенно сократился (он умер в возрасте 69 лет), и нас разделяло почти 7000 километров (он жил в Риме, я — в Нью-Йорке), я вел себя так, будто впереди у нас была вся жизнь, и отказывался признать тот очевидный факт, что мой отец скоро умрет. Он прожил еще пять лет, но его окончательное угасание и смерть все равно застали меня врасплох: когда папа скончался, я как раз ехал в нью-йоркский аэропорт, чтобы лететь в Рим.