…Я ушла и отрезала часть себя. Сиамские близнецы разъединены. Они стали Близнецом и Близняшкой. Остается только посмотреть, смогу ли я дышать, думать, смогу ли выжить, став половиной человека.
Нет, это оговорка по Фрейду. Я же целый человек. И Джонз — целый человек. И теперь мы будем жить как отдельные друг от друга люди. Можно даже считать, что я оказала ему услугу. Он меня не любит. По крайней мере, так, как он думает. Он думает, что любит меня, просто потому, что привык, что я всегда рядом. А теперь он сможет пойти и найти себе кого-то другого. Кого-нибудь вроде…
— Эй!
…Дженет.
Нет, не вроде Дженет. Просто Дженет вошла ко мне в кабинет.
— Эй, — говорит она, — что такое с Джоной? Он выглядит… плохо.
— Да ничего такого, — отвечаю я сквозь ладони.
— Вы что, поругались?
— Нет.
Она садится. Я слышу, как стандартное промышленное изделие прогибается под ее весом. Слышу поскрипывание кожаной обивки, о которую трется ее «пушка». Возможно, вы поняли, что мое нежелание говорить говорит само за себя. Но только не Дженет.
— Ты что, порвала с ним? — спрашивает она.
Я вздыхаю и отнимаю руки от глаз.
— Нам нечего было рвать, — говорю я.
— Вы не… — она замолкает. — Вы что, так и не были вместе, так сказать?
— Мы не «вместе», — я в первый раз говорю это вслух. — Мы просто друзья. — Слово «друзья» причиняет боль. Друзья не делают друг другу больно…
— О! — Она грызет ноготь указательного пальца на правой руке. — Так, значит, мне можно пригласить его пообедать… или еще что-нибудь?
Джона и Дженет? Два «Дж»? Потрясающее совпадение! Мне хочется перегнуться через стол и удавить Дженет. Убить ее сейчас, не дав ей шанса связать себя с Джоной и высосать из него жизнь.
Сука.
— Конечно, — отвечаю я, беря карандаш, чтобы занять руки. — Возможно, он согласится.
— А как тебе эти сережки? — Она качает головой из стороны в сторону, заставляя крошечных коровок из жести прыгать через желтые лунные серпы.
Заставляя мой желудок перевернуться и замереть.
— Симпатичные, — говорю я. Опускаю глаза и вижу, что от моего карандаша остались две половинки. По одной в каждой руке.
— Как ты думаешь, Джоне понравится…
— Да, конечно. Конечно, — говорю я, все еще глядя на карандаш. Это мой любимый карандаш… был. «Ему нравятся стихи для детей. Всегда нравились. То есть, ему нравится их читать. Он к ним привык. Еще со школы. Может быть, еще с подготовительного класса, хотя в то время я его еще не знала».
К счастью, телефонный звонок прерывает мое мысленное суесловие. Я поднимаю трубку в надежде, что Дженет уйдет и даст мне переживать мою отделенность в одиночестве. Но она все сидит. Тупая, как деревенская девка, присевшая на бревно (а может, и как само бревно). Со значком охранника.
— Алло!
— Что там у вас с сестрой? — Голос матери врезается мне в ухо.
— А что?
— Дай-ка мне, — слышу я голос отца на заднем плане.
— Нет! — отвечает мама. Какое-то время идет борьба за обладание телефонной трубкой. Давно бы поставили второй аппарат…
Я закрываю трубку рукой и говорю Дженет:
— Это надолго.
Она улыбается и кивает головой. И остается сидеть. Поправляет свой пистолет. И правда деревенская девка на бревне со значком охранника и огнестрельным оружием!
— Это родители, — говорю я.
Она улыбается.
— Это очень личное.
— О! Прости. — Она поднимается с бревна. То есть со стула. — Тогда я пойду поищу Джону.
Сука.
— Сестра у тебя? — спрашивает отец. После борьбы с мамой за трубку он дышит тяжелее обычного.
— Скажи ей, что я не хочу, чтобы мой ребенок путался там с ее дружками! — говорит мама. — Скажи ей!
— Она здесь, — отвечаю я отцу, не считая нужным задавать сами собой напрашивающиеся вопросы. Например, как так получилось, что ее исчезновение они обнаружили только на третий день.
— Скажи ей, чтобы она немедленно отправила девочку домой, — говорит мама.
Очевидно, у нее нет ни малейшего сомнения в том, кто совратил с пути истинного ее ребенка, сбежавшего из дома.
— Значит, она у тебя, — говорит папа. — А то мы думали, что она уехала на экскурсию с классом.
Это кое-что объясняет.
— Но она не вернулась вместе с остальными, — продолжает он.
— Вот как, — говорю я. — Да, она здесь.
