Иркутский хозяин не посмел противоречить хрущевскому зятю, но и Семен Щетинин, и другие первые секретари не простили Аджубею, что, поверив в свою звезду, он не считался с аппаратом.
Первый секретарь ЦК компартии Украины Петр Шелест у себя в Киеве жаловался на Аджубея своим соратникам:
— Товарищи, газета «Известия» — это же семейная газета Хрущева! (Аплодисменты.) Кадры избивает. Знаете, что «Известия» могут по любому секретарю обкома, любому, понимаете, руководителю, заслуженному у нас, может какую гадость… (С места: «Правильно!» Аплодисменты.) Вот недавно было, товарищи. Всем известен Петр Кривонос. Он, как все мы, имеет и недостатки, и положительные качества. Нету человека, который бы идеально кристально чистым был, такого бы человека мы взяли под колпак и ходили на экскурсию смотреть… Так вот написали о Кривоносе. «Свадьба с премией». Фельетон. Это же опозорили человека, коммуниста, члена ЦК нашего, депутата Верховного Совета — за что? Я звонил Аджубею: Алексей Иванович, здравствуйте. Он: ну разве это вопрос первого секретаря ЦК… Он мне дает направление, какими вопросами мне заниматься… Речь идет о коммунисте, о члене Центрального комитета нашей партии, Украины, мне справку о Кривоносе подготовили… Он: ну хорошо, спасибо за разъяснение, и положил трубку. Ну вот, мы ему дали разъяснение, сняли его с редактора газеты… (Аплодисменты.)
Больше никого из хрущевского окружения не тронули. Все остались при своих партийных регалиях, даже бывший главный редактор «Правды» Павел Сатюков. Твардовский, который присутствовал на пленуме, записал в дневнике: «Сатюков был как маслом облитый, ликовал: меня, мол, снять-то сняли, но не вывели».
Бывшего главного редактора «Правды» отправили в журнал «Партийная жизнь» ответственным секретарем, но оставили членом Ревизионной комиссии КПСС. Потом председатель Гостелерадио Сергей Георгиевич Лапин взял его к себе руководителем главной редакции научно-популярных и учебных программ.
А вот Алексей Иванович Аджубей в сорок лет остался без работы. Месяц сидел дома, ожидая решения своей судьбы. Его согласился взять главный редактор журнала «Советский Союз» поэт Николай Матвеевич Грибачев. Он прославился тем, что с гордостью называл себя и свое окружение «автоматчиками партии». Это позволяло Грибачеву в кадровых делах держаться самостоятельно. Но место — незавидное. Журнал был рекламно-экспортным, тексты требовались соответствующие. Здесь Аджубей прозябал до самой перестройки. Ему запретили печататься под своей фамилией, пришлось обзавестись псевдонимом.
В какой-то момент его вызвали в ЦК и настойчиво рекомендовали: надо бы вам вместе с женой перебраться в Благовещенск, работой обеспечим. Рада Никитична написала письмо дочери Брежнева — Галине Леонидовне. Письмо дошло до адресата и возымело действие. Аджубея пригласил заведующий общим отделом ЦК Константин Устинович Черненко, успокоил: все утрясется.
«Какая драматичная судьба! — писал Анатолий Друзенко, один из его воспитанников-известинцев. — Пять лет в «Известиях» — беспрецедентное могущество, ничего невозможного, заслуженная слава, поклонение, зависть. Последующие двадцать пять (!) — забвение и безмолвие».
Расправились с помощником Хрущева по идеологии и культуре Владимиром Семеновичем Лебедевым, который вел себя слишком самостоятельно. Его убрали из аппарата ЦК, где он проработал двадцать лет.
Зато не тронули помощника по международным делам Олега Александровича Трояновского. Он как бы по наследству перешел к новому главе правительства Косыгину, который заинтересовался внешней политикой. Потомственный дипломат Трояновский помимо иных талантов обладал редким даром нравиться начальству. К нему ни у кого не было никаких претензий. Его ждала завидная посольская карьера.
Милостиво отнеслись к старшему помощнику Хрущева Григорию Шуйскому, которого Никита Сергеевич особо выделял и именовал «боярином». Они работали вместе с 1950 года. Тем не менее его не выставили из аппарата, перевели консультантом в отдел пропаганды и агитации ЦК, где он трудился до 1976 года, когда Шуйского по возрасту отправили на пенсию. Конечно, за ним присматривали, его разговоры прослушивались. Но в отличие от Лебедева Шуйский сохранил высоко ценимые атрибуты принадлежности к высшему чиновничеству, позволявшие вести комфортную жизнь.
