— Хрущев занимает такое положение, что ему нет надобности говорить одно в глаза, а другое за глаза. Да и вообще у него такая ответственность и нагрузка, что мы должны его понимать, если даже он кое-что скажет резкое. Но он по натуре не злопамятный, наоборот, добрый и отзывчивый.
— Ты мало о нем знаешь, — недовольно отозвался Брежнев, — замкнулся в своей провинции, ничего не видишь и не чувствуешь.
Шелест обиделся:
— Что кому положено, тот то и делает.
— Это так, но надо немного шире смотреть на происходящее, — наставительно заговорил Брежнев. — Все, что происходит в партии, в стране, исходит от вас, членов президиума ЦК. И мы видим, что вы все вторите Хрущеву, первыми ему аплодируете. А нам с Хрущевым трудно работать. Об этом я и приехал с тобой, Петро, поговорить откровенно. Никто не должен знать о нашем разговоре.
Подошло время обеда. Брежнев не отказывался от рюмки. Расслабившись, читал стихи. Сын Шелеста находился в командировке в Африке. Брежнев широким жестом пообещал его жене устроить поездку к мужу, добавил:
— И тебе это ничего не будет стоить.
Трапеза затянулась. Когда вышли на улицу, уже темнело. После выпитого разговор принял более откровенный характер.
— Ты, Петро, должен нам помочь, поддержать нас! — горячо сказал Брежнев.
Шелест не спешил с окончательным ответом:
— Не понимаю, в чем вас и кого именно поддерживать? Расскажи, в чем суть вопроса.
— Так, как мы работаем, — это невозможно, — пустился в объяснения Брежнев. — Хрущев с нами не считается, грубит, дает нам прозвища и приклеивает ярлыки. Он самостоятельно принимает решения. Он недавно заявил, что руководство наше старое и его надо омолодить. Он собирается нас всех разогнать.
Леонид Ильич не лукавил. Шелест сам слышал от Хрущева фразу, что «в президиуме ЦК собрались старики».
— А тебе сколько лет? — поинтересовался Брежнев.
— Пошел пятьдесят пятый.
— Так ты тоже старик, по мнению Хрущева.
— Хрущев беспокоится об омоложении кадров. Это хорошо, должна быть преемственность. — Шелест продолжал играть, выбирая линию поведения.
— Ты меня неправильно понял, — втолковывал ему Брежнев. — Надо же понимать, что он только прикрывается омоложением кадров, а на самом деле хочет разогнать опытные кадры, чтобы самому вершить все дела… — Недовольно заметил: — Ты не хочешь меня понять. А наш разговор нужно держать в тайне.
Шелест не выдержал:
— Если вы мне не доверяете, то нечего было вам ко мне ехать и вести разговор, а о конфиденциальности прошу мне лишний раз не напоминать.
Брежнев спохватился — пережимать не следует:
— Ты, Петро, правильно меня пойми. Мне тяжело все это говорить, но другого выхода у нас нет. Хрущев над нами издевается — жизни нет. — На глазах у него появились слезы. — Без тебя, без такой крупной организации, как компартия Украины, мы не можем предпринять что-либо.
— Вам всем надо собраться и откровенно поговорить с Никитой Сергеевичем о недостатках, — посоветовал Шелест. — Мне кажется, с Никитой Сергеевичем можно вести такой разговор. Он поймет.
— Ты это предлагаешь потому, что не знаешь истинного положения дел, — остановил его Брежнев. — Если мы попытаемся это сделать, он нас всех поразгоняет.
Они вернулись на дачу, перекусили и еще выпили. Брежнев обнял Шелеста, расцеловал и многозначительно произнес:
— Петро, мы на тебя очень надеемся.
Московский гость уехал. Глава Украины долго не мог успокоиться. Почти до рассвета бродил по набережной, прикидывая, как ему быть и чью сторону занять. Шелест сам побаивался непредсказуемости Хрущева, ему тоже надоели постоянные придирки неуемного первого секретаря.
Никита Сергеевич с удовольствием приезжал в Киев, выступал на пленуме республиканского ЦК, распекал местное начальство:
— Украина сдала свои позиции, положение дел вызывает беспокойство… Плохо стали работать… Я уже критиковал украинское руководство, но за обедом, когда критикуешь, с них как с гуся вода, а вот когда при народе критикуешь, я вижу — они ежиться начинают… Последние годы как лето, так руководители все от мала до велика стараются не упустить лучший сезон купания в Черном море. Благо, вы теперь Крым получили, поэтому есть куда ехать. Товарищи, кто со мной работал на Украине, тот знает, я проработал тринадцать лет на Украине и за эти тринадцать лет только раз был в отпуску.
