Несмотря на трудное продовольственное положение страны, начальники принимали друг друга с невиданной роскошью. Помощник первого секретаря ЦК компартии Белоруссии Кирилла Мазурова вспоминал, как они с шефом приехали к соседям, в Киев: «Когда перед ужином заглянул в столовую, у меня помутилось в глазах. Стол был раскинут персон на двадцать. От края до края сплошной лентой стояли бутылки всех размеров, форм и расцветок, засургученные и сверкающие серебром и золотом. А вокруг закуски, сплоченные так, что и палец меж ними не вставишь. Сверкающий хрусталь, крахмальные салфетки, горы фруктов, кроваво-красные ломти арбузов».
Хрущев чувствовал себя прекрасно, был полон сил. На пленуме ЦК в феврале шестьдесят третьего произнес пятичасовую речь о сельском хозяйстве. Легко вбежал на трибуну, говорил без натуги:
— Тут предлагали в деревнях строить пятиэтажные дома с лифтами. Этого мы не можем, рано еще. Я предлагаю старых и больных селить на нижние этажи, а на пятый этаж — молодежь, холостых, пусть женятся, а потом, если надо будет, улучшать. Вниз селить. Да я и сейчас на пятый этаж готов с молодежью соревноваться…
10 сентября 1963 года на президиуме ЦК обсуждали вопрос «О лучшем использовании минеральных удобрений». Хрущев завел речь о предложении секретаря ЦК Подгорного и заместителя председателя Совета министров Полянского поднять цены на картофель. И его сразу потянуло на воспоминания:
— Я помню детство, мы буквально на картошке выезжали. Брали картофелину, пекли или засыпали немного мукой, чтобы связать эту тертую картошку. У нас большинство людей уезжали на шахты, в Петербург, Одессу, Ялту, бежали кто куда мог, потому что прокормиться не могли. Те, которые оставались, только картошкой спасались. Картошка прекрасно родила. Донбасс жил за счет картошки курской и орловской. Я помню, когда мы с отцом в Донбассе работали, эту картошку ели, чудесная картошка.
В его устах свойственная немолодым людям ностальгия по ушедшей юности приобретала политический характер. Он, наверное, и сам не замечал, что из его собственных слов неоспоримо следовало: раньше было лучше, в царские времена рабочему человеку жилось легче, чем при социализме.
— Почему же сейчас картошки нет? — задавался вопросом Хрущев. — Потому что не стали удобрять. Мы решение приняли, а картошки нет. Товарищи, картошка-то этого не понимает. Как Подгорный рассказывал, у них один егерь, который организовывал охоту, говорил Кириченко, когда тот ругался, что на него зверь не идет: зверь же дикий, он бежит куда хочет, а не на первого секретаря. (Веселое оживление в зале.) Как и картошка, она же решения ЦК не понимает, ей надо условия создать, тогда она будет расти.
Из-за границы Хрущев всякий раз возвращался пораженный увиденным. Заговорил о том, что югославские животноводы втрое более экономнее советских, у них на откорм свиней уходит втрое меньше кормов.
— Вот я был на Украине месяца два назад вместе с Подгорным. Он говорит: откармливаем до ста тридцати килограммов, потому что тогда сало в ладонь. Кто это сало в ладонь ест? И украинцы не едят. Это старое понятие о сале. А вы посмотрите, чтобы, значит, в ладонь сало получить, сколько надо свинью откармливать, сколько ее надо содержать? В два раза больше, чем если откармливать этого поросенка до веса девяносто килограммов, то есть на бекон. Весь капиталистический мир откармливает свиней только на бекон, потому что это самое выгодное, и я бы сказал, самое приятное для потребления. Вот я спорил с Подгорным, он не согласился. Говорит, ты уже оторвался от Украины, а мы тут настоящие, щирые украинцы. Так это растратчики народного богатства! Если бы они были фермерами, они бы пролетели в трубу со своей системой. Я правильно говорю, товарищ Подгорный?
— В основном, — осторожно ответил Подгорный.
В зале веселое оживление.
— А мне больше и не надо, — задорно заметил Хрущев, — я на большее не претендую.
В зале опять заулыбались. Но Никита Сергеевич был настроен отнюдь не благодушно:
— Вот вам, товарищи. Если Подгорный так мыслит, так он же не последний человек в нашей партии. А сколько у нас таких подгорных? Миллионы.
