Невозможность получения инвестиций на Западе вынудила советское руководство принять идею экономической автаркии с опорой на собственные силы. Впрочем, собиравшийся воевать со всем миром вечно живой Ильич, эту идею выдвинул еще весной 1918 года в наброске плана научно-технических работ:
«Наибольшее обеспечение теперешней Российской Советской республике возможности самостоятельно снабдить себя всеми главнейшими видами сырья и промышленности».
Но для всего этого требовались «большие капиталы». Где их взять? Сталин разъяснял: мы не имеем колоний, мы никого не собираемся грабить, мы не можем пойти на кабальные концессии с иностранными фирмами. Остается «четвертый путь индустриализации, путь собственных сбережений для дела промышленности, путь социалистического накопления».
Восстановление промышленности велось в основном за счет экспорта сырья и вообще всего, что можно было продать. Ради приобретения валюты распродавали сокровища Эрмитажа, Кремля, музейные коллекции. На вежливые вопросы западных покупателей, для которых прямо со стен снимали и заворачивали шедевры Боттичелли или Тициана: «Вам не жалко?», улыбчивый Анастас Иванович Микоян (1895–1978) отвечал:
«Ничего, после победы мировой революции все это снова будет наше». (Как известно, Ленин в 1923 году предлагал японцам купить советскую часть Сахалина. Не сошлись в цене).
Возможности индивидуального и примитивного крестьянского хозяйства не могли обеспечить задуманных темпов реконструкции. На XV-м съезде партии, состоявшемся в декабре 1927 года, Сталин «продавил» решение об ускоренной индустриализации и создании в деревне крупных коллективных хозяйств: «Чтобы догнать и перегнать передовые капиталистические страны».
О насильственном насаждении колхозов речь пока не шла. Речь шла о том, «чтобы мелкие и мельчайшие хозяйства постепенно, но неуклонно, не в порядке нажима, а в порядке показа и убеждения, объединять в крупные хозяйства на основе общественной, товарищеской, коллективной обработки земли, с применением сельскохозяйственных машин и тракторов, с применением научных приемов интенсификации земледелия».
До поры до времени курс на массовую коллективизацию оставался лишь декларацией: на машины и трактора нужны «большие капиталы», с «показом» у партийцев всегда были трудности, основная масса крестьян-единоличников добровольно объединяться и «товарищески» обрабатывать землю желания не изъявляла. Оставались лишь большевистские методы «убеждения», но генсек, пока он боролся с Троцким, был «не заинтересован в разжигании классовой борьбы».
Однако стремление быстро поднять уровень промышленного производства неизбежно вело к идее «Большого скачка». К тому же, на Западе начиналась великая депрессия, потрясшая мировой рынок и создававшая «условия нового революционного подъема». Похоже, в Европе назревала «благоприятная обстановка». Чтобы своевременно оказать помощь пролетариату «отсталых» стран, срочно требовались развитый военно-промышленный комплекс и могучая армия, а для этого — окончательное решение крестьянского вопроса, осуществление полной государственной монополии в сельском хозяйстве, доведение до логического конца ленинской идеи принудительной организации «большинства рабочих и крестьян».
Кстати, Владимир Ильич, задумавший хлебную монополию, хлебную пайку и трудовые армии еще до взятия власти, считал «Декрет о земле» ошибкой, уступкой, сделанной в угоду левым эсерам, помогавшим осуществить Октябрьский переворот. Фермерский путь развития сельского хозяйства все «красные профессора» отвергали безоговорочно. Фермер, по нашему «кулак», это классовый враг. К тому же, произведенную продукцию, хоть бы и с помощью тракторов и научных приемов, этот мироед, «паук и вампир» непременно желает продать с выгодой для себя.
Любой, самый мелкий частный собственник, независимый производитель одним только фактом своего существования «рождает капитализм и буржуазию». Колхозы для того и были придуманы, чтобы хлеб изымать централизованно, желательно даром, с песнями загружать в закрома родины и не зависеть от «кулацких капризов».
