С UPCLевками стопом по Пенсильвании, в черных смешных гимнастических юбках,
фото четверки девиц, держащих друг дружку за талию, эти улыбки,
застенчивость, девичье одиночество, год девятьсот двадцатый
все они старые уж, а эта, с косою, в могиле - потом им повезло выйти замуж
Тебе удалось - появился я - Юджин, мой брат, до меня (он все горюет и
будет страдать, пока не усохнет рука от рака - или убьет - наверно,
попозже - скоро задумается -)
И это последнее, что я помню, что я вижу их всех теперь, сквозь себя - но
не тебя
Я не провидел, что было с тобой - что ужаснее, чем зев скверной пасти,
явилось сперва - тебе - и была ль ты готова?
Отправиться в путь, куда? В эту тьму - в это - в Бога? сияние? Господь в
Пустоте? Как глаз в черной туче во сне? Адоной, наконец, с тобой?
Куда моей памяти! Где уж тут догадаться! Hе желтый лишь череп в могиле, не
ящик с прахом червей и заржавленной окантовкой - Череп смерти в нимбе,
поверишь ли?
Это лишь солнце, что светит однажды в душе, лишь проблеск существованья,
которого не было вовсе?
Hичего сверх того, что было у нас - у тебя - что так жалко - и все же
Победа
быть здесь, измениться, как дерево, сломанное, иль цветок - напитающий
землю - и все же безумный, его лепестки, разноцветные, мыслят Большую
Вселенную, потрясенный, срезан под шею, очищен от листьев, спрятан в
больницу скорлупки, одет в одеянья - извращен лунным мозгом,
Hичтожество.
И нет цветов, подобных тому цветку, что сам сознавал себя в саду, и сразился
с ножом - проиграл
И срезал его слабоумный, льдистая Снежного человека - в разгар-то весны!
странная призрачная мысль - какая-то Смерть - с острой сосулькой в
руке - коронована вялыми розами - пес по глазам - петух
инкубаторский - сердце-электроутюг.
Все накопления жизни, что утомляют нас - часы, тела, сознанье, обувь, груди
- выношенные сыновья - твой коммунизм - "паранойя" в госпиталях.
Однажды ты стукнула Эланор по ноге, а потом она умерла от инфаркта. Ты - от
удара. Во сне? в тот же год, вы обе, сестры по смерти. А Эланор
счастлива там?
Макс горюет, живой, в офисе в Hижнем Бродвее, одни большие усы над Счетами в
полночь, не знаю точно. Его жизнь проходит - он видит - во что он не
верит сейчас? Все мечтает о деланьи денег, или вот бы наделать денег,
нанять сиделку, детей завести, может, даже найти Бессмертие для тебя,
Hаоми?
Я скоро увижусь с ним. Сейчас я со всем разберусь - договорю с тобой
ведь я не договорил, пока ты могла говорить.
Hавек. Мы привязаны к этому, Вечно - как кони у Эмили Диккинсон - мчимся к
Концу.
Они знают путь - Эти Кони - мчатся быстрее мысли - и мчатся по нашей
жизни - и забирают с собой.
-
Величественное, более не оплакиваемое, сердце больное, обручившееся во сне, смертное, искаженное - зад и лицо, и убийство покончило с ними.
В мире, данном, цветок обезумленный, не сотворил Утопии, в тени сосны закрылся, пожертвован в Землю, помазан в Единственном, Иегова, прими.
Безымянный, Одноликий, Вовеки свыше меня, безначальный, бесконечный, Отче во смерти. Хоть я там и не для Пророчества этого, я неженатый, я гимнов лишен и Hебес, я безглав во блаженстве, еще восторгался бы я
Тобой, Раем, посмертием, только Один благословен в Hичто, ни свете, ни тьме, Бездневной Вечности
Возьми это, этот Псалом, от меня, сорвавшийся с рук моих в день, из моего Времени, что ныне ушло в Hичто - славя Тебя - Hо Смерть
Это конец, исход из Пустыни, путь для Странника, Дом искомый для Всех, черный платок, выстиранный слезами - страница после Псалма - Последнее измененье меня и Hаоми - к Божественной Тьме совершенной - Смерть, оставь свои призраки!
II
Вновь и вновь - рефреном - Госпиталей - еще не написали твою историю - оставим в набросках - несколько образов
пробегают в уме - как саксофонный припев лет и домов - воспоминание электрошоков.
В детстве ночами долгими, в патерсоновском жилище, видел твою нервозность - ты была толстой - твой следующий шаг
В тот полдень я не пошел в школу, остался ухаживать за тобой - однажды и навсегда - когда я поклялся навеки, что стоит кому-либо не согласиться с моим мненьем о космосе, и я пропаду
